— Че-е-ерти бешеные, по-моему, у меня глюки. — Виктор никогда не был трусливым, наоборот, про таких, как он говорят — безбашенный, но женское стенание заставило его покрыться мурашками и холодным потом: ведь голос сильно напомнил бывшую жену. «Может, здесь какие-то испарения, из-за которых возникают слуховые галлюцинации, какие-нибудь грибковые споры, плесени?» На всякий случай он поводил фонарём и поспешил выйти в следующий проход.
Кирпичная арка выходила из земляного обрыва, взору предстала гладь огромного озера, между входом и водой илистый островок, как ковром покрытый толстым слоем сухой тины. На стыке воды и суши воткнут покосившийся деревянный столбик, облюбованный мхом, от него тянулась полусгнившая верёвка к носу лодки, на полкорпуса занесённой на сушу.
Солдат часто моргал, опешивши расставив руки: на небе светились редкие блёклые звёзды, месяц разложил свои рога, а чернильная ночь окутывала весь горизонт, где шумели листвой высокие деревья.
— Что-то я не понимаю… — Виктор подошёл к лодке, осветил фонарём. — Затмение наступило?.. Какое на хрен затмение, на месяц хоть ведро вешай. — Он озадаченно посмотрел на темнеющий вход, откуда только что пришёл, перевёл взгляд на череп барана, приютившийся на последней скамье лодки. «Не тот ли, чья кожа с шерстью валялась у подножия входа?» Солдат присел на корточки и провёл столбиком света по боку лодки и засомневался, что сможет на ней добраться до другого берега: слишком вид гнилой. Фонарь задержался на названии: «ПУТЬ В АД».
— Путь в ад, — шёпотом повторил Виктор. Он не понимал, как такое возможно: не мог он проходить двести или триста метров целый день, от силы прошло полчаса-час. Он был сильно обескуражен и не знал, что дальше предпринять. — Может, я упал… и провалялся без сознания? Отсюда и глюки потом словил?
Три громких выстрела трижды осветили проём выхода — Солдат определил как из дробовика. Раздались мужские крики, короткие очереди, потом грохнула граната, выбив из темноты прохода щепки, камушки, пыль. Виктор не намерен ждать, когда перестрелка придёт к нему. Яростно толкая лодку в воду, он собрал все силы, чтобы её сдвинуть. Потом одно за другим выдернул из ила вёсла. Визги пуль перед самым носом подобные «сциф-ф-ф, сциф-ф-ф» и фонтанчики на воде заставили запрыгнуть в лодку и бешено грести прочь.
2
Лодка подплыла к крутому берегу, высокие плакучие ивы склонили ветви над самой водой, длинным полумесяцем пролегал песчаный пляж. Солдат был доволен, что успел доплыть. Как он и предполагал — судёнышко слегка дырявое: сквозь мизерную дырочку натекло, лодка наполовину наполнилась тинистой водой и к тому же вонючей, словно в ней давно утопили много живых существ. Виктор откинул вёсла в воду и спрыгнул на пляж, осмотрелся, потом повернулся взглянуть на дальний вход северного берега. Когда лодка доплыла до середины озера — в подземном складе, — если это вообще когда-то был склад, — произошёл мощный взрыв, и всех, кто там устроил стрельбу, навеки похоронило под грудами кирпича и земли.
Некоторое время Солдат стоял на кромке воды и песка, обдуваемый слабым тёплым ветром, и всматривался в арку засыпанного входа: почему-то ему было жаль омоновцев. Он не мог понять: то сначала его отпустили, затем снова начали преследовать. И главное — с кем они устроили мощную перестрелку? — ведь никого в подземелье он не встретил. В его зрачках плясал огонёк, казалось, выбивающийся из какой-то щели завала. Виктор задал в мыслях вопрос: «Какая же там температура, что яркая точка от огня доходит до этого берега?» Он грустно усмехнулся: «А может, демоны включили мощные прожектора, чтобы подсветить новую преисподнюю с новыми потерянными душами?»
За спиной где-то на высоте шумно проехала машина, музыка и веселье донеслись до пляжа, девичий смех удалялся. Солдат глубоко вздохнул, на сердце стало спокойнее: люди веселятся — жизнь продолжается.
— Это хорошо. Это здорово. — Вот только его жизнь — пропала. Впереди светила — вечная дорога проклятого бродяги, вечный путь скитальца. — Ладно, парни (он обращался к погибшим друзьям на войне) — прорвёмся. Ста смертям не бывать… а одну — мы постараемся отодвинуть как можно дальше. Погибать — так не в вонючей постели под маразм и собственное ссаньё. — И он закричал так, что эхо дважды пронеслось над гладью озера, а сухая ветвь ивы грохнулась где-то рядом:
— Суки-и-и! Я не свой — я божий!