Зона риска

Секретарь райкома подвел Андрея к знамени районной организации — знамя было «неуставным»: комсомольский значок, название их поселка и слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» вышиты вручную, нитками разного цвета, ткань полотнища от времени потеряла яркость, поблекла, в нескольких местах была пробита пулями. «Узнаешь?» — спросил секретарь. Андрей кивнул. Как к святыне притронулся он к прохладному шелку. Все ребята в поселке знали историю этого знамени подпольной комсомольской организации в годы войны. Девчонку, которая вышивала шелк разноцветными нитками — какие тогда только нашлись в домах, выдал предатель, и гитлеровцы повесили ее на площади райцентра. Организацию разгромили, почти все ребята погибли. Секретарь райкома комсомола остался в живых по счастливой случайности — накануне арестов ушел на связь к партизанам. А знамя фашисты так и не нашли, оно передавалось из рук в руки и в самый первый день освобождения поселка развернуло свои тугие алые крылья над деревянным домиком, в котором до войны находился райком комсомола.

— Ты отныне под этим знаменем, — строго сказал секретарь райкома, и Андрей снова кивнул: да, он отныне и навсегда под этим опаленным пороховым дымом, впитавшим в себя память об отважных знаменем.

Годы прошли, комсомол рекомендовал Андрея в партию, он получил партийный билет, но трепетное, волнующее воспоминание о самых первых шагах в комсомольской жизни осталось навсегда.

Андрей считал комитет комсомола чем-то вроде своего второго дома, куда можно прийти в любой момент и по любому делу.

Секретарь автозаводского комитета комсомола Коновалов оказался щупленьким, худеньким парнишкой. Он указал Андрею на стул, а сам продолжал азартно спорить с кем-то по телефону. «Ну, смотри, Жаворонков, — сказал он наконец невидимому собеседнику. — Если завтра твои орлы не дадут полновесные сто процентов нормы, ты у нас попляшешь». Секретарь положил трубку, объяснил Андрею словно давнему знакомому:

— Участок у Жаворонкова третий день лихорадит.

Кто такой Жаворонков, Андрей не знал, но, наверное, действительно дела на его участке шли не ахти, раз в комитете комсомола встревожены.

Коновалов поправил очки, вопросительно взглянул на Андрея:

— Из газеты? Тот Андрей Крылов, который все больше про международные дела пишет? Ты? Что это тебя занесло после Африки на наш завод? В порядке экзотики?

«Ты» в устах секретаря комитета комсомола звучало необидно, по-свойски. Коновалов иронически улыбался, будто хотел сказать: знаем мы вас, газетчиков, приедете на минуту, а потом такое напишете, что перед людьми стыдно.

— Угадал, — подтвердил Андрей. — Только насчет Африки ты напрасно. Там, как тебе должно быть известно, местами жарко.

— Ладно, не обижайся, это в порядке шутки. У нас тоже интересные места есть, например, моторный цех. В Африке насмотрелся, как пальмы растут, а тут увидишь, как моторы рождаются, можно сказать, сердце машины. В моторном отличные ребята работают. Познакомит их тебя с ними наш второй секретарь.

— Пригласите Тоню, — крикнул он в приемную.

Вошла девушка в строгом синем костюме, до хруста накрахмаленной белой блузке. Волосы ее были гладко зачесаны назад, темные глаза смотрели внимательно и спокойно. «Синий чулок», — подумал Андрей, протягивая руку.

— Антонина Привалова, — представилась девушка.

— Журналиста ты знаешь заочно — он личность известная в кругах читателей, — сказал Коновалов.

— Читала его очерки, — лаконично подтвердила Привалова. Разговаривала она строгим деловым тоном.

«Господи, — подумалось Андрею, — где они только выкапывают таких вот закованных в доспехи спокойствия девиц? Молодежь нынче шустрая, острая, любит раскованность и в одежде, и в мыслях, а такие вот только и умеют, что насупленно нависать над трибуной».

Он был несправедлив, нельзя судить о человеке по первому взгляду, но тихая неприязнь к чопорности, которая воспиталась у Андрея за годы кочевой журналистской жизни, перевешивала все здравые мысли.

— После знойной Африки Андрей Павлович решил пообщаться с нашей действительностью, — балагурил Коновалов, видно, не принимая всерьез визит журналиста. Андрей пока терпел его колкости. — Покажи, Тоня, нашему гостю комсомольско-молодежные бригады моторного, познакомь с ребятами, может, и возникнет сюжетец... Будем надеяться, товарищ Крылов напишет о нас так, что себя все-таки узнаем.

— Я писать о заводе не собираюсь, — перебил его Андрей.

— То есть как? Зачем тогда пришел? — удивился Коновалов, а Тоня впервые с интересом взглянула на Андрея.

— А вот так...

— Тогда, значит, личное дело, — сказал иронически Коновалов. — Машину отремонтировать или приобрести?

— У меня «Волга». Вы их не производите, как известно.

— Непонятно.

— Чего непонятного? О вашем знаменитом заводе уже только в этом году сто очерков опубликовано, стряпать сто первый у меня нет никакого желания. — Андрей решил все-таки чуть осадить Коновалова, так стремительно распланировавшего ему все — куда идти, о чем писать и что.

— Тогда объясни, пожалуйста. — Секретарь перешел наконец на серьезный тон.

— С этого надо было начинать...