Зона риска

— Вспомнил, как мы рубаем в нашем магазине... Бутылку портвейна в подсобке на бочку, пару соленых огурцов, батон, кусок колбасы...

— Жуть, — чуть приметно улыбнулась Тоня. — А у нас, между прочим, забыли уже, когда в последний раз кого-нибудь на территории завода с бутылкой засекли.

— Да, здесь не разгуляешься, — протянул Мишка. — Кстати, что тот парень, ну, которым в комитете две сороки возмущались, натворил?

— Шемякин?

— Он самый...

— Станок запорол.

— Ух ты... Что же ему теперь будет?

— Неприятно, конечно, но, как говорится, не смертельно. Рано его самостоятельно за станок поставили, вот он и попал в историю. Прикрепим к нему наставника, кадрового рабочего, пусть еще подучится. Я его знаю, Шемякина, у него действительно все случилось от неумения, а не от лени или разгильдяйства.

— Добрая ты, — неожиданно сказал Мишка.

— Не очень, — нахмурилась Тоня. — Шемякин убыток, конечно, возместит. Добренькой за счет государства быть нельзя, понятно, Миша?

— Ясно-понятно.

Тоня проводила Мишку до проходной. Они по дороге поговорили о том о сем. Мишке не хотелось уходить, но Тоня начала спешить, поглядывать на часы.

— Извини, Миша, — наконец прямо сказала она. — Мне пора в комитет, ребята, наверное, уже заждались.

— Спасибо, Тоня, — смущаясь, поблагодарил Мишка. И решился, ломким от волнения голосом спросил: — Если я еще к тебе приду, ничего?

— Давай приходи, — пригласила Тоня. — Только предварительно позвони мне. Запиши телефон.

Она продиктовала номер телефона, протянула руку:

— Пока.

НИЧЕГО, КРОМЕ НЕЯСНОСТЕЙ

Инна монотонно приговаривала:

— Руки в стороны, корпус прямо — вдох; руки вниз, расслабиться — выдох. — Она делала небольшие паузы, чтобы Андрей успевал «руки в стороны», «руки вниз»...

Андрею первый раз разрешили делать лечебную гимнастику стоя, а не медленно двигать руками-ногами на стуле.

— Руки в сторону — вдох, руки вниз, наклон корпуса — выдох.

Для него это было большое достижение, вроде бы еще один шаг к той нормальной жизни, когда он, вскакивая по утрам, до пота таскал гантели, орал от восторга под холодным душем, размахивая на ходу кейсом, мчался к троллейбусу. В той, оставшейся за странной, внезапно возникшей чертой, жизни он никогда не думал о нагрузках на сердце, мог сутками не спать, поглощать слоновьими дозами крепчайший черный кофе, после напряженного дежурства в редакции где-нибудь к часу ночи ввалиться к приятелю, веселиться до утра, чтобы к десяти снова бежать в редакцию и писать свои очерки, править авторские материалы. В голосе у Инны были безразличие и тоска.

— Руки в стороны — вдох, подтянуть согнутую ногу к животу — выдох...

Тогда он просто не смог бы вообразить, что гимнастику нужно делать в кровати или на стуле, а от быстрого движения смещается пространство и пол становится шатким, колеблющимся. Анечка, которая почти всегда была рядом, заклинающе уговаривала: «Осторожнее! Очень прошу, осторожнее!» Когда он сделал первый шаг по палате, Анечка, и Людмила Григорьевна, и строгая Виктория Леонидовна смотрели на него с гордостью. Виктория Леонидовна сказала: «Ну вот и пошагал лейтенант». Анечка светилась праздничной улыбкой, а Людмила Григорьевна удовлетворенно кивнула: больной встал на ноги. Для них это был особый, хороший день, ибо они знали, что молодой журналист вполне мог «шагнуть» и по другую сторону черты.

— Спокойнее, ритмичное дыхание средней глубины...

Инна смотрит в окно, она не здесь, она где-то там...

— Отдохните, больной... Пауза...

— Спасибо, Инна, я не устал.

— Все-таки передохните.

Она стояла у окна спиной к Андрею — тоненькая фигурка на фоне светлого прямоугольника. Что-то в ней было жалкое и не по девчоночьи скорбное: усталость, согнувшая плечи, или печальный поворот головы?

Андрею захотелось ее окликнуть, заговорить, но вся она была такой тускло-отчужденной, что он не стал этого делать, мало ли какие неприятности бывают у человека.

— Вас уже разрешают навещать? — неожиданно заговорила Инна.

— Пока нет. Людмила Григорьевна сказала, что на этих днях она позволит ненадолго...

— Значит, дело пошло на быструю поправку.

— Правда? — Андрею приятно было это услышать еще раз.

— Конечно. Людмила Григорьевна не любит рисковать. И если она разрешает визиты — значит, опасность миновала.

— Спасибо! — неизвестно за что поблагодарил Андрей.

И все-таки не удержался, спросил:

— У вас неприятности?

— У кого их не бывает... Вот и у вас...

— Я не в счет. Со мною что-то случилось из разряда чрезвычайных происшествий.

— Скажите, вы знаете, за что вас трубой?

Инна спросила это так, будто поддерживала светский разговор. Но Андрей все-таки уловил чуть заметные взволнованные нотки и удивился: с чего бы?.. Девушка отошла от окна и встала прямо против Андрея. Он увидел ее глаза — в них действительно пряталась тревога.

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, мне хотелось бы задать свой: что с вами-то происходит?

— Заметно?

— Не очень, но в общем да.

— Со мною вот что происходит: ко мне мой новый друг не ходит, — чуть изменила слова поэта Инна.

— И только?