Зона риска

Представьте себе обычную улицу в большом городе. Когда наступает вечер, она заполняется тем своим населением, которое только-только вышло из детства, но еще не перешагнуло порог взрослой жизни. Ребята собираются в группки, говорят возбужденно, громко, смеются, спорят, иногда выясняют отношения. Если бы несколько месяцев назад вы пришли на нашу Оборонную, то, возможно, увидели бы и нас. И рассказ этот — о том, что случилось с нами, с компанией, в которую входили Мишка Мушкетеров, Елка Анчишкина, другие ребята.

Итак, был на Оборонной обычный вечер. Он падал торопливо и бесшумно. Небо быстро темнело, будто кто-то размашисто закрашивал голубое полотно черной краской. Лишь край небосвода, если смотреть вдоль улицы, долго оставался светлым — закат был тихим, спокойным.

Замерцали редкой цепочкой уличные фонари. Засветились окна. Сперва они золотистыми прямоугольниками резко бросались в глаза — два-три на этаже, десяток на громадное, утонувшее в небе здание. Но вскоре уже все дома были в огнях, и окна без света казались странными, будто разрывали длинную цепь из сверкающих огоньков.

Улица у нас красивая, особенно тогда, когда зажигает свои вечерние огни.

На пятачке у перекрестка, где от Оборонной ответвляется Тополиный переулок, появился Мишка Мушкет, он всегда приходил сюда в это время. Еще недавно во всех окрестных дворах его звали Шкетом, но вот, пожалуйста, уже стал Мушкетом — у него фамилия такая: Мушкетеров — и требовал, чтобы его именовали не Мишкой, а Мишелем. Если кто-нибудь из старых приятелей забывался и здоровался по-старому: «Привет, Шкет», Мишка-Мишель деловито пускал в ход кулаки. Своих приближенных он держал в строгости.

Мишка остановился на перекрестке, там, где ларек «Русский квас», всегда закрытый, и лениво осмотрелся. Скоро подгребут приятели, тогда и будет решено, чем заняться. Мишка достал сигареты, похлопал по карманам старенькой блекло-синей куртки — спички забыл. «Дай прикурить», — потянул за рукав прохожего, и, когда тот бросил на ходу: «Не курю», Мишка вяло ругнулся. Прохожий в удивлении остановился, вгляделся в невысокого сутулого паренька, хотел что-то сказать, но только махнул рукой. «То-то», — удовлетворенно пробормотал Мишка, он был хозяином здесь, и пусть бы тот попробовал... Драк Мишель не избегал.

Хотя он и стоял посреди тротуара, мешая прохожим, его обходили — было что-то в том, как он стоял, агрессивное, угрожающее.

В этот час, разделяющий день и ночь, улица менялась на глазах. Она привычно одевалась в вечерний наряд. Еще несколько лет назад узкая, вечерами нырявшая в плотную темноту, она теперь светилась огнями новых многоэтажных домов, вывесками ресторана «Арктика», витринами магазинов, неоновой рекламой. Улица раздалась вширь и ушла вдаль. От былых времен, которые были совсем недавними, осталось только название — Оборонная.

Старожилы вспоминали, что когда-то очень давно здесь, на окраине города, находились казармы кавалерийской части, был ипподром и конники в кубанках с красными звездами с лихими песнями выезжали через ворота военного городка на маневры в летние лагеря. Здесь остановили гитлеровцев, так и не вошедших в наш город. По его окраине проходила линия обороны, отсюда и название улицы.

Если просто пройти ее из конца в конец, то увидится одна из самых красивых улиц города — широкая, светлая, с современными домами и магазинами, одинаково привлекательная и утром, и днем, и поздним вечером. Прекрасно спланированная и застроенная, она мощно врезалась в деревянные окраинные кварталы, сметая перенаселенные бараки, сараюшки и захламленные пустыри. И никто не жалел старую Оборонную, оставшуюся в прошлом.

В каждом большом городе есть такие улицы, как наша. Они чем-то неуловимо похожи друг на друга, хотя и носят разные имена. Наверное, тем, что строились в одно время, тогда, когда мощно разрастались сами города. Ведь и наш город до войны был очень небольшим и, как говорили старожилы, тихим и скучным. А теперь он крупный промышленный центр с населением в сотни тысяч, современный и очень красивый.

Оборонная приобретала новый облик у всех на глазах. Мишка, к примеру, жил в большом девятиэтажном доме, а его брат, Геннадий Степанович, в свое время обитал в двухэтажном бараке, бывшем здесь самым высоким зданием. А вокруг него тонули в яблоневых садах маленькие домики. Их жильцы, когда городские кварталы подступили совсем близко, уезжали в районы новостроек, получали там благоустроенные квартиры. Домики заколачивались, предназначались на снос. По ночам, случалось, домики пылали жаркими кострами, подожженные неизвестно кем и зачем. Жалко было яблоневые сады. Деревья погибали в огне без стона, мужественно,

И было немного грустно, ведь горело не просто деревянное старье, хибары, — исчезали в ясном пламени гнезда, из которых не один человек сделал шаг в большой мир.

С прошлым все было ясно. А вот с новым... Должно будет пройти немало времени, прежде чем деревянная окраина почувствует себя городским проспектом, откажется от старых, складывавшихся десятилетиями привычек.