— Как?! — изумился капитан, тесня его внутрь. — Вы что же, собираетесь на сухую говорить о судьбе России? Это совершенно невозможно-с! Спросите у кого угодно, хоть у неё, — он потыкал длинным пальцем за спину, в сторону горничной, сидевшей тихо, как мышка. — Скажи, красавица, как тебя, Нюра! Россия гибнет?
— Я не знаю, — пискнула та.
— Вот видите? Если немедленно не выпить, можно умереть от горя, — всхлипнул капитан.
— Ни пить, ни говорить о чём бы то ни было я с вами теперь не буду, — решительно сказал Стас. — Завтра.
— Завтра?! — с театральными нотками вскричал незнакомец, невпопад раскидывая руки, и вдруг без всяких объяснений перешёл на ты. — Отчего ты уверен, дорогой друг, что я доживу до завтра? В моём сердце боль… — и гулко постучал себя в грудь.
— Доживёшь, если больше не будешь пить, — внушительно, с той же долей театральности — чтобы наверняка воздействовать на пьяного — сказал Стас. — Ни грамма больше. И утром… Готовься! Я буду ждать. Иди!
— Есть! — сказал пьяный капитан, повернулся к лестнице, едва не упав, и, хватаясь за перила обеими руками, полез вверх, на второй этаж.
Утром Стас вскочил с постели бодрым и весёлым. Сбегал на Согожу, искупался. Радуясь возможностям молодого организма, не только поприседал на одной ноге, но и под птичий пересвист прошёлся колесом, с ног на руки, возвращаясь к дому от реки.
Во время одного из переворотов и пришла ему в голову мысль, что связаться с потомками, фон Садовыми, можно просто и без затей, позвонив им по телефону! Но прежде следовало уладить здешние дела: съездить в Вологду, порыться там в архиве — уж больно многозначителен был рассказ Кощея о Никодиме, его дальнем потомке, неведомо куда пропавшем ходоке; и поговорить со вчерашним балбесом-капитаном.
А вот и он.
Капитан слонялся возле гостиницы. Увидев Стаса, смущённо двинулся ему навстречу, заговорил едва ли не робко:
— Станислав Фёдорович! Извиняюсь… Капитан Лапыгин! Я вчера, кажись, того-с… Был не прав. Заслужу ли вашего прощения?
— Легко, — ответил Стас, — если будете со мною искренним. Я сейчас оденусь, и поговорим.
И он оделся, и они поговорили, гуляя от Плосковадо Рождествена и обратно.
Капитана звали Петром Фадеевичем.
— Давай перейдём на ты? — сразу предложил он. — Мы ведь молодые ребята, мне так будет проще. Ты как?
— Как хочешь, — ответил Стас. — Так что у тебя ко мне за дело?
— Нет у меня никакого дела, если честно. Понимаешь, ты зачем-то нужен отцам-командирам. Даже, точнее, самому генералу Тухачевскому, Михаилу Николаевичу. И в штабе все встали на уши: что с тобой делать? Решили, надо хотя бы познакомиться — чтобы, когда генерал попросит, можно было бы без проблем тебя пригласить. Но не в Москве знакомиться, а подальше от всяких лишних глаз. И тут пришла информация, что ты едешь в это Плосково!
— Интересно, — поощрил его Стас. Он так и рассчитывал, что с похмелья, чувствуя себя виноватым, капитан всё ему выложит как на духу.
— А я просто по дурости в эту историю попал, — пожаловался капитан. — Я лётчик, я не штабной. Был в Москве на переподготовке. Услышал название «Плосково», да и брякнул — как же, это бывшая наша деревня! Штабные ослы ухватились: ты и поедешь. А я тут не был никогда, мой прадед эту деревню продал сто лет назад, и я знаю об этом совершенно случайно! Представляешь, какой я дурачина?
— Да, лётчик, влетел ты знатно, — сказал Стас. — Но ведь что-то тебе объяснили? Какие-то инструкции дали?
— Ну конечно. Подружиться, пожевать тебя на предмет патриотизма. Ты как, вообще, Родину-мать любишь?
— Я Родину-мать люблю. Ты, наверное, тоже?
— Ода!
— Поэтому и говорил вчера про её гибель?
— Я?! Не может быть.
— Кричал: умру с горя за судьбу России, гибнет страна… В грудь себя бил… Кстати, при свидетелях.
— О, дьявол! Это винище здешнее виновато. Представь: я приехал, тебя нет. День нет, два. Что тут делать-то? Нечего. Вот и позволил себе.
— И, наверное, не только со мной говорил?
— Да-а… Вот это ты прав, влетел я. Слушай, но ведь я должен был с тобой подружиться? Предположим, я нарочно всякое говорил… чтобы ты… ну, испытывал ко мне доверие. Как тебе такой разворот?
— То есть ты заведомо подозревал меня в антиправительственных настроениях.
— Нет, ты что! Я к тебе всей душой, ты же классный парень! Ведь мы друзья? Я за тебя в огонь прыгну…
Стас кивал ему, вспоминая, как в конце 1740 года, после смерти императрицы Анны Иоанновны и воцарения младенца Ивана VI Антоновича, к нему в Мюнхен приезжали тайком люди то от генерал-фельдмаршала Бурхарда Миниха, то от графа Остермана, ведавшего внешними делами. И приезжали, надо сказать, серьёзные дипломаты, не то что этот лётчик… Деградация во всём.
Тогда тоже группировки дрались за место поближе к престолу. Он, уже старик, устранился от политических игрищ… Но в ту эпоху он хотя бы действительно был известной персоной, одним из тех, кого позже какой-то пиит назвал «птенцами гнезда Петрова»! А теперь? Чего им всем от него надо? Неужели генерал Тухачевский верит в сказочку про Стасово жениховство к Марине?..