Зона сумерек

Из «Баварии» он ушел, можно сказать, стратегически. Проиграть в преферанс партнерам, которые тебя знают как облупленного, показать им прикуп так, чтобы комар носа не поточил — это было, своего рода, искусство. Или чудо, которое не повторить дважды, даже асу карточных баталий. Зато потом все было просто: в их компании существовал неписаный закон — долг гасился сразу.

Колобок оставил своих партнеров и прочую публику когда водочка цвета девичьей слезы была уже отполирована пивком, пиджаки уже сняты, правда, галстуки уцелели, но Колобок знал, что не долго ждать и галстукам.

Девицы — крашеные блондинки лет девятнадцати — двадцати уже просочились в банкетный зал. За стол их пока что не звали, но и не гнали уже, так что пока он катается, коллеги "дойдут до нужной кондиции", и потом никто не вспомнит, что ему приходила в голову блажь куда-то исчезнуть. Девицы сейчас Колобка вообще не тревожили, все они получали "на такси" в кассе СНБ.

Воздух здесь был сухим, горячим но неожиданно свежим, видимо, система кондиционирования работала неплохо. Металлическая дверь без обычного «глазка» но с прорезью «кормушки» была намертво вделана в камень и опечатана личной печатью Змея. Колобок сковырнул ее ногтем. Под ней обнаружилась замочная скважина. Колобок загнал полоску металла, выждал положенные три секунды и легонько толкнул дверь. Она поддалась.

— Эта была седьмой, — тихо произнес в темноте голос заключенного

1056. Низкий, глубокий. Очень спокойный. Колобок повернулся. На него в упор смотрели глаза: огромные, черные, один зрачок, без радужки. В них не было никакого безумия, лишь внимание и острая жалость. Колобок поспешно отвел глаза, но странный взгляд заключенного не отпустил его. "И теперь уже никогда не отпустил", подумал он с пугающей убежденностью.

— Здравствуй, — сказал зэк, — я жду тебя…

Камера была узкой, как пробирка. Маленькая лампочка под потолком в железной «тарелке» давала не так уж много света, ровно столько, чтобы разглядеть широкий, низкий топчан с несвежим матрацем, раковину и прямо под ней то, что, наверное, сходило здесь за унитаз. В камере витал не слишком резкий, но ощутимый запах дезинфекции.

— Тебя зовут Руслан Каримов? — спросил Колобок.

Сейчас — да, — ответил смуглый бородатый человек с характерными для алата, правильными чертами лица. Он был узок в плечах, худ и, похоже, страдал от недоедания. Впрочем, «страдал» не то слово. Просто недоедал. Страдать по этому поводу Руслан Каримов то ли почитал недостойным, то ли просто не считал нужным. До прихода Колобка он, как видно, лежал на топчане. Когда открылась дверь, которая открывалась крайне редко, он привстал, а потом и вовсе сел, поджав под себя длинные босые ноги.

— Почему "сейчас"? — слегка растерялся Колобок, — а раньше?

Раньше я был меч в карающей деснице. Я был призван уничтожить сартэка, — так же ровно ответил Руслан, — моя сестра забыла свой долг и вошла в семью врага…

Колобок досадливо крякнул. Нельзя сказать, чтобы это признание оказалось полной неожиданностью. Чего-то подобного он как раз и ожидал.

История была давняя, можно сказать — древняя. Началась она до Халифа Мердека, до фон Гогенгеймов и построения Шлосс-Адлера, вроде бы даже до рождества Христова. Точной даты никто не знал, в те благословенные времена у мирных пастухов — алатов не было необходимости считать время. Разумеется, они были язычниками, и не обходилось без кровавых жертв, но, в основном — рогатых.

Людей алаты вообще не трогали, было у них что-то вроде религиозного запрета на убийство. Ну и как водится — поплатились за это. Откуда-то с равнин принесло немногочисленный народец из тех, кто с детства умел править конем одними коленями и попадал стрелой в пшеничное зернышко на скаку. Кочевники поставили в предгорьях свои юрты, отпустили пастись горбоносых коней, да и остались навсегда. С тех пор много воды утекло, но в Халибаде до сих пор рождались дети со смуглой кожей и правильными, почти арийскими чертами лица, а в соседней Мешхаре — широкоскулые потомки сартэков-завоевателей. Смешанных браков почти не было. Два народа помнили и не собирались забывать, что когдато между ними пролегла кровавая дорога, по которой предки «гостей» увозили к престолу своего неумытого царя целые кожаные мешки отрезанных голов. Алаты были мирным народом, но первая же пролитая кровь лишила силы давний запрет.

И ты не исполнил свое предназначение, — произнес Колобок, пытаясь понять, почему так трудно выдержать взгляд этих необычайно мягких черных глаз.

— Нет, — согласился Руслан.

— Я пришел сюда, чтобы помочь тебе, — тихо, одними губами сказал Колобок.

Несколько мгновений висела тишина и двое смотрели друг на друга в упор.

Но это была не дуэль. Скорее — отказ от дуэли. Колобок понял это, когда сухие губы заключенного шевельнулись и он услышал спокойное: Если Всевышний решил простить сартэка, кто я такой, чтобы держать камень за пазухой?

— Я здесь, — так же тихо возразил Колобок, — значит Он изменил решение.

— Нет, — лохматая голова качнулась, в глазах мелькнуло подобие улыбки.