Зона ужаса (сборник)

Когда издатель предложил развить авторскую линейку в рамках серии «Самая страшная книга» сборником моих собственных произведений, я увидел в этом прежде всего возможность. Спасибо, конечно, издателю, но сейчас я обращаюсь не к нему, так что позволю себе обождать с официальными благодарностями до финала, где им самое место. Работа над «Зоной ужаса» подарила мне возможность еще раз перечитать, тщательно отредактировать и при необходимости дополнить те рассказы, которые я писал в течение последних десяти (а то и больше) лет. Это был шанс взглянуть на собственные сочинения со стороны, лишний раз спросить себя «о чем это». Подчас ответы были весьма неожиданными: скажем, повесть «Комната Павлика», к моему изумлению, оказалась историей о том, что такое любовь к семье и какой она бывает. Не знаю, как тебе, читатель, итоги моих трудов, но для меня самого это был чертовски полезный, интересный, пусть порой и мучительный опыт. Угу, редактирование подобно длительной пытке.

Творчество вообще сродни садомазо – одновременно и приятно, и болезненно.

Приступая к написанию послесловия, я также изначально решил совместить приятное с полезным (и уже догадываясь, что будет трудно). Я всегда любил пораскинуть мозгами над чем-то, а несколько лет назад, морально готовясь к штурму издательств с первой «Самой страшной книгой», постарался проанализировать все, что мне известно о хорроре, чтобы понять, в чем суть не отдельных жанровых произведений, а жанра вообще. В итоге была написана серия даже не статей, а скорее заметок, в которых я излагал свои мысли – как сейчас вижу, довольно сумбурно и не слишком изящно в литературном плане. Так что, когда передо мной замаячила перспектива издания собственного сборника, я воскликнул про себя: «Ого! Да ведь я могу использовать послесловие для того, чтобы более сжато, четко и внятно проартикулировать то, о чем писал несколько месяцев! Да еще и на бумаге, в печати, а не на сайте или в блоге». Естественно, я ухватился за эту возможность обеими руками.

Что такое хоррор? О чем это?..

Да все о том же, с чего и начался наш разговор. О страхе.

Мы, Свидетели Хоррора, адепты Лавкрафта и Кинга, любим ужасы потому, что нам нравится пугаться. Как кому-то нравятся «разговоры за жизнь», а кому-то доставляет эстетическое удовольствие арт-хаус и «элитарное» искусство. Кто-то зачитывается высокоинтеллектуальной прозой, а кто-то балдеет от палп-фикшен. Один играет в футбольный симулятор на PlayStation, а другой гоняет мяч у себя во дворе. В любом случае речь идет прежде всего о получении удовольствия, а не о чем-либо еще. На самом деле одно не противоречит другому, так что тебе по сердцу может быть и первое, и второе, и еще что-то третье.

Значит, от литературы ужасов мы ждем вполне определенных эмоций. Мы ждем, что нас будут пугать. Поэтому жанр и зовется horror – страх, ужас.

Знаешь, что такое жанр как категория массового, популярного искусства? Это ярлык, дорожный указатель для тебя, читателя, – не больше, но и не меньше. Если ты хочешь посмеяться, то смотришь комедию или слушаешь анекдоты. Когда же тебе хочется развлечь себя старым недобрым страхом – идешь в парк аттракционов на американские горки или покупаешь билет в кино на свежий фильм Джеймса Вана. Если же в голову тебе взбрело почитать что-то страшное, то ищешь не иронический детектив или любовный роман, а хоррор, литературу ужасов.

Все кажется простым, но есть нюансы, так как (та-дам! возвращаемся к этой теме) искусство и аттракцион – это не одно и то же. Да, и то и другое доставляет людям наслаждение, главным образом развлекая их. Но в лабиринте кривых зеркал мы гарантированно увидим искаженные отражения, а в литературе или кино такого рода гарантий никто не дает. Помнишь? Идеи нематериальны, в отличие от механизмов или строений. Этим искусство и отличается от аттракционов – оно сложнее.

Страхи тоже нематериальны. Хоррор – не то, что тебя обязательно должно напугать.

Хоррор – то, что попробует сделать это.

Многие люди считают (они ошибаются), что хоррор – это поджанр, разновидность фантастики. Это неправда, хотя фантастика и ужасы не чужды друг другу.

В той же «Комнате Павлика» я использую определенное научно-фантастическое допущение: что есть некие иные реальности, отличные от нашей, и что в результате неких обстоятельств эти реальности могут пересекаться. В «Ампутации» пробую играть с понятием «фантомные боли», примеряя его к человеческой душе, – и это тоже фантдопущение, куда большее, нежели существование дьявола и Бога. А в «Стране тараканов» описываю нашествие насекомых, приведшее к тараканьему апокалипсису в районе Митино.

Но, допустим, в «Благословенной тишине» нет ровным счетом ничего фантастического или хотя бы мистического – и сдается мне, что от этого рассказ стал только страшнее.

Итак, хоррор – не фантастика. Но почему же тогда возникает путаница?