Зона Захвата

Холл наполняли серые сумерки. В широкие окна не пробивался ни один луч света, хотя облака на Таире явление чрезвычайно редкое. Еще более странным показалось Мартисону отсутствие за окнами холла привычного стройного ряда канадских сосен. Только сейчас профессор понял, что во всем огромном здании института, всегда полном жизни, стояла абсолютная, плотная, как вата, тишина.

Двигаясь словно во сне, он приблизился к выходной двери. Вахтера не оказалось за стеклянной кабинкой проходной. Вообще вокруг он не видел ни одного живого существа. Здание словно вымерло. Может быть, не только здание? Преодолевая неожиданно накативший страх, Мартисон рывком распахнул дверь. Центральный подъезд выходил на небольшую, украшенную соснами и газонами аллею. Не было ни газонов, ни аллеи. Перед ним тянулся какой-то незнакомый бесконечный забор, весьма смутно напоминавший институтскую ограду. И в то же время профессор готов был поклясться, что это был все тот же самый забор — вот только внешний облик его неузнаваемо изменился. Он вытянулся в длинную линию, упиравшуюся в нескольких километрах отсюда в зеркальную стену. На стену Мартисон вначале не обратил особого внимания и обернулся, желая удостовериться, что по крайней мере здание института не изменилось, — однако знакомый до мелочей фасад растянулся вместе с забором до самого горизонта.

Странное ощущение нереальности происходящего овладело Мартисоном, он словно находился в кошмарном сне и одновременно понимал, что все происходит наяву. И это понимание рождало внутри него какой-то первобытный ужас. Профессор попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь — губы искривились в напрасном усилии и не издали ни звука. Его окружал безмолвный и страшный мир. Где-то вдалеке, уже у самого горизонта, в противоположной от барьера стороне, предметы теряли свою определенность, четкость контуров исчезала, забор как бы соединялся с фасадом дома, постепенно закручиваясь, вплетаясь в единую систему некой гигантской трубы или туннеля, внутри которого уже ничего нельзя было рассмотреть.

Оттуда несло леденящим душу холодом, хотя никакого ветра не ощущалось. Словно в этой трубе или, может быть, даже ближе, в сером тумане распадавшихся предметов, скрывалось что-то ужасное.

Пока Мартисон разглядывал туннель, мир, в котором он находился, дрогнул. Тяжелый гулкий удар потряс его до основания, земля заходила под ногами. Единственный звук, сопровождавший этот удар, больше всего походил на заунывную жалобу колокола. И сразу же восстановилась полная тишина, предметы вновь обрели определенность и четкость. В первое мгновение ему показалось, что ничего не изменилось, но вскоре Мартисон заметил, что барьер, отрезавший всю восточную часть здания, теперь приблизился…

Привыкнув несколько к ощущению скрытой опасности, исходящей от туннеля, Мартисон попытался двинуться к нему, лишь бы отдалиться от барьера, как бы символизировавшего собой окончательную границу мира, в котором он пребывал.

Он шел вдоль забора по тому месту, где раньше находился газон. Сейчас под ногами у него лежала рыхлая мертвая полоса земли, без единой травинки. Первый же шаг в этом направлении потребовал значительного усилия, словно ему мешала идти некая невидимая упругая мембрана, с каждым метром наращивающая сопротивление. Сил у него хватило на десять—двенадцать шагов, но едва он остановился, как давление исчезло. Повернувшись, Мартисон попробовал двигаться в обратную сторону и убедился, что таинственная сила, остановившая продвижение к туннелю, теперь как бы подталкивает его. Казалось, ему в спину дул сильный ветер, грозящий оторвать его от земли и понести навстречу барьеру. Ему вовсе не хотелось пассивно подчиняться этой невесть откуда взявшейся силе. Едва он остановился, как давление вновь исчезло.

Даже в этих экстремальных обстоятельствах Мартисон прежде всего оставался исследователем. И, возможно, именно это заставило его еще раз сменить направление. Теперь он удалялся от института и приближался к забору, не испытывая при этом никакой помехи своему движению.

Раз уж он очутился в мире кошмарного сна, следовало изучить его законы и получить максимум возможной информации. Инстинкт заставлял его держаться подальше от барьера. Свободными для движения оставались лишь два направления — зал, из которого Мартисон вышел, оканчивался глухой стеной. Значит, ему придется перелезать через забор… Лет двадцать тому назад это показалось бы ему сущим пустяком.

В конце концов, профессору все же удалось преодолеть это препятствие, и он очутился на улице. Посреди дороги в полной неподвижности застыл кар без пассажиров. Мартисон подумал, что середина проезжей части вряд ли подходит для стоянки и что причина в другом… Он еще не пытался анализировать полученную информацию, мозг с трудом справлялся с лавиной новых фактов.

Беспрепятственно перейдя дорогу, Мартисон очутился перед входом в здание ремонтных мастерских, неестественно вытянувшихся на несколько кварталов так же, как и сам институт.