Зона заражения

Мы шли по автостраде на ста пятидесяти, с обеих сторон – бетонные стены. Необходимость в наши неспокойные времена – иначе машины будут обстреливать. Почему? А просто так – потому что у них нет машины, а у тебя есть. Заборами были огорожены и путепроводы, так чтобы сверху нельзя было кинуть гранату, бутылку с зажигательной смесью, вести огонь или броситься под колеса. Все заборы были исписаны, причем каким-то образом они были исписаны изнутри. Мы шли на предельной скорости, видно не было, но я и так знал, что там написано. Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк Его! Бей и режь неверных!

Машин было немного просто потому, что нормальной жизни здесь не было, машину мог позволить себе не каждый, и на дорогах не было такого количества машин, на которые они были рассчитаны. Мы ворвались в предместья Парижа, подобно атакующей армии, распугивая машины резким криком сигнала-крякалки. И были вознаграждены бутылкой с зажигательной смесью – бензин, отработанное моторное масло, накрошенный пенопласт, – полетевший в нас откуда-то с крыш и упавшей между головной машиной и нашей. Она вспыхнула чадным пламенем, и через долю секунды мы проехали по ней.

– Сукины дети…

Конвой сбросил скорость, тут машин уже было побольше. Это был пригород – высоченные, по двадцать этажей многоквартирные дома-крысятники. Когда-то французское социальное государство построило их, чтобы расселять беженцев, а потом их дети и внуки отблагодарили тем, что начали ваххабитское восстание. Поваленные щиты заграждения, треск мотоциклетных моторов по параллельным улицам, за нами моментально увязались, как стая волков, гонящих лосей и ждущих, пока из стаи выпадет самый слабый. Мои сопровождающие держали автоматы на коленях, я отказался от своего… если не спасут десять человек охраны, значит, не спасет ничего. Мотоциклисты гарцевали, вихрем проносясь мимо машин, то отставая, то вырываясь вперед. На одном из мотоциклов на длинном древке был прицеплен флаг Имарата Кавказ[36] – белый, с черными буквами шахады. Ничего… помните, значит. По-хорошему надо было сразу… лить и лить, пока там червя живого не останется. Если сомневаетесь – посмотрите, что сотворили с Парижем…

Где парижские бульвары? Где уличные кафешки и запах свежих круассанов по утрам – их сменила омерзительная вонь горящего в бочках мусора, а то и покрышек. Где дорогущие квартиры, где разврат Булонского леса – исламисты единственные, кто смог справиться с проституцией в этом районе путем порок, отрубания ног, рук, голов, сжигания заживо. Где Периферик? Где Ролан Гаррос?

Ничего больше нет. Ни-че-го.

Конвой продвигался вперед, не обращая внимания на светофоры. Дома, некоторые как после бомбежки, видны горящие кое-где на балконах костры. Раздолбанные машины, уличная торговля, кое-где – шпили новопостроенных прямо во дворах и скверах мечетей. Торговля… шумный базар прямо на улицах, лавки, сидящие на корточках люди. Но местные знали какую-то грань. Никто даже не подумал открыто кинуть камень в проходящий конвой или выстрелить. Только мотоциклисты гарцевали, словно напоминая о том, кому принадлежат останки этой некогда великой страны.

– Тут хоть какая-то власть есть? – спросил я, чтобы разбавить тяжелое, напряженное молчание.

– Ты что, шутишь, – сказал Шарк, – кому нужен этот Париж? На юге мы контролируем ситуацию, эти туда и не думают соваться. Там у нас и агропромышленность, и производство… а вот это все – кому это нужно? Только центр еще держится.

Для несведущих поясню: именно Иностранный легион, сборище бродяг, стал центром возрождения новой Франции, когда все вокруг катилось ко всем чертям и толпы молодчиков врывались в католические храмы и ради смеха обстреливали дороги и школы. Марсель… Корсика… именно там остались настоящие французы. Спаянные клятвой чести и верности, взявшие в руки оружие, готовые драться за свою страну с пришельцами и утверждать Ave Maria mater dei так, градом пуль – так, как это понимали на Востоке. Там из командования легиона, донов мафии и крупных предпринимателей было организовано нечто вроде нового правительства. Практически без боев им удалось взять под контроль большую часть провинциальной Франции, там все равно не любили селиться нуары, ведь там надо работать, в то время как в Париже можно было просто получать пособие и наслаждаться жизнью.