Зона затопления

– Что ж, есть же Красноярское море, Братское. Теперь вот – наше. Лет за сорок, глядишь, перегниет все внутри, снесет через водосбросы, или как их там… Может, и покупаемся.

Говорил Виталька вроде шутливо, но глаза были злые, нижняя челюсть подергивалась, как у несправедливо побитого.

– Я вот только не понимаю, – уже серьезно продолжил. – Место под заливы готовят, а рядом кладбище. На том же, считай, уровне. Дамбу, что ли, поставят?.. Не знаю. Вообще, – протяжный вздох, – честно говоря, крышак плавится, когда раздумывать начинаешь.

– Эт точно, мозги не справляются… А я вот как раз за своими. Завтра, эта, эксгумация будет. Надо проследить.

– А мы своих весной перенесли… Тяжкое, конечно, дело… У бабки моей гроб вообще целый оказался. Открывать не стали, в нем и перенесли… Но тут кладбище, я тебе скажу!.. Городское еще боле-мене – деревца, земля сухая. А нам выделили в низине, болотина почти… Все деревья грейдером вырвали, траншеи нарыли. Могилы, типа. На городском хоронить наших запрещено…

– Почему? – перебил вопросом Брюханов.

– Ну, кто его знает… Директор городского к нам выходил: «Поймите, это совершенно разные территории. Одна – администрации города, другая – дирекции по затоплению». Кое-как закопали, кто смог, старые памятники поставил, остальным – одинаковые кресты. С тех пор там и не был. Надо бы проверить, да не по себе как-то.

Этот разговор Алексея, само собой, не порадовал, зато еще больше оживил. Обязательно надо было сплавать, увидеть, проследить, чтоб не напутали, не напортачили. Да и попросту обязан он быть там в такой момент. И теперь ему диким казалось, что они всей огромной семьей спихнули тогда на Ткачука ответственность за перенос захоронений родни. Их, брюхановской родни. И остальные тоже… Но как в чаду тогда были.

Вечером дома с женой почти не разговаривал, часто встречался с ней глазами, видел в них поддержку. Молча благодарил… Дочка быстро поужинала и ушла к себе. Всё дулась… Алексей заглянул в ее комнату, сказал:

– Купим на днях компьютер. Я тоже созрел. Пускать будешь?

– Буду. – Дочка улыбнулась и сразу стала похожа на себя маленькую, ручную. – Только не компьютер, а ноутбук. Это такой раскладной… И надо Интернет обязательно.

– Ну да, ну да.

Поставил будильник в мобильном телефоне на четыре. Лег, закрыл глаза. Стала представляться вода, которую разрезает лодка. Быстро идет против течения, аж нос задирается, подпрыгивает. Брызги… Уснул быстро, не почувствовал, как устраивается рядом жена.

– Тум-тум-тум, тум-тум-тум, – мягко застучало по ушам; Алексей не сразу понял, что это будильник.

Сел, выключил, прикрыл глаза и сразу стал возвращаться в сон.

Встряхнулся, поднялся. Помахал руками. Слегка знобило, но приятно, как перед важным и большим делом. Так же бывало, когда вставал затемно на охоту, рыбалку.

– Ты уже? – пробубнила с подушки жена.

– Пора, Лен.

– Я там тебе собрала. На столе пакет. Бутерброды еще в холодильнике… Я не буду провожать, ладно?

– Ладно. Спасибо.

Одевался долго и тщательно. Шерстяные треники, сверху джинсы. Тельняшка, свитер, штормовка… Днем снимет лишнее, а сейчас наверняка прохладно, и торчать на улице долго придется. Тем более на воде. Отвык – все больше в квартире, в цехах.

Сунул пакет с продуктами в приготовленный с вечера рюкзак. Туда же – шерстяные носки. Вроде всё…

Шагал по тротуару, подошвы ботинок громко стукали об остывший асфальт. В воздухе попискивали редкие комары… На востоке густую синь неба разбавляли красноватые мадежи́ – выползало солнце. И Алексей как-то горделиво думал: «В Пылёве уже почти утро. У нас там светлее». Понимал, что для рассвета триста километров – чепуха, к тому же Колпинск на горе, а деревня, существующая теперь лишь в памяти, в низине, но все равно была уверенность, что там действительно настоящее утро и все ждет его появления: избы, колодец, клуб, дизельная, на которой он проработал двадцать лет, черемухи, усыпанные черными блестящими ягодами, само солнце…

В родительской половине коттеджа горел свет. Мать если и ложилась, то часа на два. Обязательно настряпала пирогов, шанег. Сейчас набьет едой полный рюкзак. Всегда так – стоит пойти за брусникой на дальние гари, дает с собой запасов полведра: «Вдруг что». И отец кивает: «Идешь на день – бери на три».

Раньше Алексей спорил, сопротивлялся, доказывал, что не надо столько, психовал. Но сегодня решил молчать. Пускай… Наблюдал, как суетится мать, старенькая, маленькая, уже немощная и в то же время какая-то внутренне удивительно крепкая. Отец тоже подсказывал, перебирал в уме могущие пригодиться вещи.

– Взял, – кивал ему Алексей, – и это взял…

А в груди росло, распирало волнение. То и дело поглядывал на часы, торопил минуты, прислушивался, не едет ли Привалихин.

– А удочки-то брать будешь? – вспомнил отец.

Мать всплеснула руками:

– Да до рыбалки ли ему там?!

– Возьму-возьму, точно, – обрадовался Алексей. – Часок найдется.

Отец достал из крошечного чулана телескопическую удочку в чехле.

– Тут мушка поставлена. Побросай за нашим перекатом. Там харюс после жары как раз кормится.

– И спиннинг надо.