Зона затопления

– Я послезавтра уезжаю, – сказала Марина. – Мой бывший опять приезжает насчет Павлика.

– Забрать все хочет?

– Ну да… Но, думаю, не так уж хочет… Его подкупили, что ли, чтоб меня отсюда выкурить…

Дмитрий со вздохом покивал, не очень веря в такой хитроумный план. Хотя все может быть.

– Прижали нас к стене, прижали… Так что, – постарался придать голосу жизни, – придешь париться? Я не настаиваю, – спохватился, чтоб не подумала, что и у него тоже какой-нибудь план, – просто решил предложить… Ну, так сказать, прощанье с деревенской нашей жизнью.

И Марина неожиданно уверенно сказала:

– Да, приду.

В парилке было пекло – сухой воздух входил в грудь мелкими, короткими хапка́ми, обжигал легкие. Сквозь жар чувствовался вкусный запах березы – веники в тазу с водой ожили, листья свежо зеленели.

Держа над головой керосинку, Дмитрий заглянул в бак. Вода двигалась, пузырилась.

Больше топить не надо. Достаточно.

Поставил лампу на лавку возле двери – там не так горячо. Не должна взорваться.

Вышел на воздух, и как раз вовремя – в приоткрытую калитку заглядывала Марина.

– Можно?

– Входи-входи! – Дмитрий почувствовал волнение; заволновался не из-за того, что она пришла, а потому, что пришла так быстро.

В одной руке Марина держала сверток с бельем, в другой – банку с чем-то розовым.

– Остатки брусники вот намешала.

Дмитрий принял банку, повел гостью.

– Ух ты-ы! – отпрянула, когда он открыл дверь в парилку. – Даже волосы затрещали!

– Где-то шапки были… Не должны забрать…

Поднял крышку короба-лавки, где хранился разный шурум-бурум: старый ковшик, сопревшие вехотки, использованные веники для голиков… Нашел несколько войлочных шапок; достал две, вынес во двор, поколотил о столб, выбивая пыль.

– Вот, держи, – подал Марине и решился спросить: – По очереди будем или как?

Она глянула на него, и Дмитрий угадал, что выбирает ответ. Секунду, но не решалась выбрать.

Выбрала:

– По очереди.

– Тогда – прошу. Разберешься, что как. Воду не жалей.

– На дом мой посматривай. Им только возможность дай…

– Ладно. – Дмитрий вышел из предбанника.

Снова пошлондался по двору. Поднялся в избу. В кастрюле была приготовленная вчера тушеная говядина с картошкой, в ведре с холодной водой утоплена бутылка водки… Пригласить Марину поужинать? Или это уж будет слишком?.. Домогательство…

Растопил кухонную печку, поставил греть еду. В голове рисовалась хлещущая себя веником по бокам, спине, ляжкам женщина. Вот сползает с полка, окатывается… Грудь поднимается и опускается от тяжелого дыхания… Почти два года он один: была по-друга, но уехала с родителями далеко, в Шарыпово. Это на юге края. Последние недели перед отъездом она явно ждала от Дмитрия каких-то слов – может, что скажет решительно: «Оставайся со мной!» Или замуж позовет, или с нею отправится… Но Дмитрий отмолчался, и она уехала. Потом спохватился, стал звонить ей – не отвечала. Длинные гудки или – «абонент временно недоступен». Ругал себя, клял, что так тогда поступил, то есть никак не поступил. Был во время ее сборов и отъезда как в каком-то тумане озлобления из-за гибели родного села, их с отцом дела. Злился и на тех, кто сдавался, уезжал; это, наверное, распространялось и на подругу. Тем более что она, наоборот, воспряла: вот-вот будет жить в благоустроенной квартире, ее отцу предложили хорошую работу, до крайцентра часа три на машине…

«Ну и катись», – мысленно бросал ей Дмитрий; старался избегать встреч. И вдруг не стало нужды избегать – исчезла.

Теперь тосковал, скучал. И чем явней становилось то, что и он тоже вот-вот исчезнет отсюда, тем тоска становилась острее. Все было напрасно – злость, борьба за дом, за лесопилку. Два года прожиты напрасно, неправильно…

Проверил дом Марины. Ни дыма, ни людей… Подошел к бане. Крикнул:

– Как дела? Нормально?

– Всё хорошо, – ответила Марина из-за двери. – Заходи.

Она сидела в предбаннике, завернувшись в голубоватую простыню. Сладковато улыбалась, и от этой улыбки обычно напоминающее старушечье лицо стало почти девчоночьим.

– Отличная баня, – сказала. – Спасибо, что позвал.

Дмитрий смотрел на ее розовые, без веснушек и родинок плечи. Кругловатые, крепкие. Знобящими волнами накатывало возбуждение…

– Да не за что, – ответил механически; присел рядом с женщиной, отвернулся.

– Жалко баню такую. – Теперь голос Марины был как обычно – скорбным, утомленным. – И все другое… У меня в гараже «Иж» стоит. Дедушкин еще… Так-то вроде старьё, чермет, а как подумаю, что погибнет… Мы с дедушкой так гоняли!..

– Это с такой люлькой остроносой?

– Угу…

– А, да, помню! – И Дмитрий действительно вспомнил тот мотоцикл. За рулем бородатый дядька вечно в одном и том же спортивном петушке, а в похожей на ракету люльке за мутным стеклом – надменно улыбающаяся девчонка. – Мы с пацанами тебе завидовали страшно. Сколько раз собирались колесо у люльки проколоть.

– Да? – Смешок.

– Ну так – даже в магазин на мотике!