Зонтик царевны Несмеяны

Он приблизил ко мне влажные глаза. Его глаза были похожи на ракушку – миндалевидные, такие глубокие и искренние. Девушки считали Арсения ветреным и притворщиком – правда, милым притворщиком, – а он всегда был честен, просто часто менялся.

Он обнял меня одной рукой, пальцами другой приподнял мою голову, всматриваясь мне в лицо.

– Сенечка, мне тяжело…

– Что-то не так?

– Я к тебе привязалась, Сень. Не могу сказать, что я тебя полюбила, наверно, если бы я так сказала, это была бы неправда. Но мне не наплевать на то, что с тобой происходит.

Я не открывала глаза, но чувствовала, что Арсений выпрямился и смотрит в окно.

– Ты знаешь, пожалуй, я тебя тоже не люблю, – задумчиво сказал он через минуту. – Единственная проблема в том, что я сплю со многими женщинами, но потом всё равно иду к тебе. Я точно понял, что ты тоскуешь по человеку, которого любила, а может, ты его ещё любишь. А он хочет с тобой быть?

У меня вдруг стали влажными руки. Я думала о том, что спрашивал Арсений, и меня переполняла горечь.

– Ты что? Ты плачешь?

– Не хочет. Но он не может уйти по-настоящему.

– Как так?

– Его всё время тянет ко мне. У нас… много общего… в прошлом.

– А там?

– А там женщина, которая его обожает, карьера и… и ребёнок.

– Так он бросил тебя из-за ребёнка? Но с ребёнком можно видеться, а жить с тобой!

– Нет, Сень. Мы расстались потому, что стали разными.

– Я ничего не понимаю, – сказал Арсений. – Ты можешь мне объяснить, в чём дело?

– Не могу. Скажи мне лучше, зачем ты разрешил Голубевой опубликовать интервью?

– Я был расстроен. – Арсений нахмурился. – Она позвонила, я говорю, давайте, только по телефону, а фотку возьмёте в театре. А потом меня срочно позвали, я что-то быстро ей наболтал, сам не помню чего. В результате там только одна моя фраза осталась. Во всём интервью.

– Видела я эту фразу. Хоть бы догадался прочитать перед публикацией.

– Не догадался. Слушай, хватит. Меня и так из-за этого дома чуть не колесовали. Отец, знаешь, как кричал!

– Могу представить.

– Не можешь… Вот назло тебе буду с ней зажигать.

– С Никой? Посмотрим, надолго ли тебя хватит… герой-любовник.

– Некогда уже смотреть. Послезавтра я с театром уезжаю на месяц на гастроли. Или на два месяца, не помню.

– Куда?

– По городам и весям. А в перспективе – за границу. Но заграничные гастроли ещё под вопросом. Вера будет этим заниматься.

– Почему ты мне раньше этого не сказал?

– Я и хотел сказать… тогда. Но ситуация не способствовала. А потом я обиделся.

– Ох, ну почему ты такой!..

Я встала с дивана и пошла на кухню. Арсений шёл за мной.

– Какой – такой? И вообще, почему ты говоришь со мной таким тоном? – сказал он мне в спину.

– Каким?

– Будто ты умираешь.

– А каким тоном я должна говорить?

– Мы тонем в словах, – сказал Арсений. – Мы запутались. И сами не понимаем, чего хотим. Я уеду, и тебе станет спокойнее.

Мы вернулись в кухню. Вера неторопливо пила чай. Она проследила глазами, как мы расселись за столом, и спросила:

– Арсений, ты ведь танцуешь в спектаклях, которые мы везём?

– В одном. – Арсений глотнул остывший чай и поморщился.

– Танцевальные движения подчёркивают обаяние жизни, которая в тебе заключена. Это больше, чем талант. Это дар.

– Спасибо на добром слове.

– Я серьёзно. – Вера улыбалась. – Я перевидала сотни молодых актёров. Большинство из них очень талантливы. Очень. Но дар пропускать через себя жизнь – мало у кого есть.

– Это талант – польстить, – сказал Арсений. – Знаете, я прочитал, что тонкая лесть – это умение ненавязчиво сказать человеку то, что он сам о себе думает.