Зоология и моя жизнь в ней

В Ош приехали поздним вечером. Я довольно долго искал гостиницу. Мое появление за полночь у стойки администратора произвело сильное впечатление. Русская пожилая женщина-дежурный забегала вокруг меня, причитая: «Откуда же ты, родимый мой? Сейчас, сейчас все сделаем!». Видно, выглядел я не лучшим образом. Грязный, небритый и еле держащийся на ногах от усталости. Кроме того, большой палец левой руки одевала толстая повязка. Я сильно повредил его, открывая консервную банку незадолго перед отъездом из Барсема. Потом не менял бинты, чтобы не тревожить глубокий порез, а каждый раз, когда он начинал кровоточить, наматывал очередной слой бинтов. Когда же они кончились, завязал все сверху носовым платком. За время пути все это покрылось слоем пыли и, видно, со стороны выглядело не слишком гигиенично. Переночевав в гостинице на простынях, которые в те годы не раз поражали меня своей стерильной чистотой в непрезентабельных на вид гостиницах Средней Азии, утром я улетел в Москву.

Снова Ширабад

Собирая материал по черным каменкам в Бадахшане, я обратил внимание на почти полное отсутствие в этой их популяции белоголовых самцов. Таким был только один из шестнадцати тех, что обитали на окраине Барсема и в его ближайших окрестностях. Тринадцать имели чисто черное оперение, то есть среди них не было черных «гибридов», а два обладали точно такой же окраской, как гнездящиеся в Копетдаге. Что касается самок, то в подавляющем большинстве они выглядели черноватыми, под стать численно преобладающим самцам. Они резко отличались в этом отношении от серовато-палевых самок, типичных для популяции долины реки Ширабад, где я побывал в 1971 г., о чем было сказано в главе 2.

То, что мне удалось узнать о поведении самцов памирской разновидности черных каменок, давало некоторые основания заключить, что здесь есть определенные отличия от того, что я наблюдал у белоголовых самцов в южном Узбекистане. В частности, явно неодинаковыми были песни тех и других. В Бадахшане все без исключения самцы вставляли в песню ноту, практически нео тличимую от позывки синей птицы, чего я ни разу не отмечал в Ширабаде. При обработке магнитофонных записей на анализаторе звуков я обнаружил и целый ряд других различий. Неодинаковыми казались и некоторые частные детали поведения самцов в момент спаривания.

Но если различия между тремя типами самцов (копетдагские белобрюхие picata; белобрюхие и белоголовые capistrata, черные opistholeuca) затрагивают не только их окраску, но и разные стороны поведения, их трудно объяснить так, как это сделали два великих орнитолога, Эрнст Майр и Эрвин Штреземанн, еще в то время, когда я учился в шестом классе школы. В статье под названием «Полиморфизм у каменок рода Oenanthe», опубликованной в международном журнале «Evolution», они писали, что различия в окраске у птиц, о которых идет речь, есть результат мутаций одного-двух генов.

Находясь в некоем определенном состоянии в хромосомах одной особи, такой ген обуславливает черную окраску того или иного участка ее оперения (например, шапочки); оказываясь у другой особи в ином состоянии, ген делает тот же участок оперения белым. При этом подобные гены альтернативного действия не затрагивают других свойств двух данных организмов, так что те могут быть, в принципе, почти одинаковыми генетически, резко различаясь при этом лишь деталями окраски. Кроме того, в этом случае не должно быть особей с промежуточной окраской, такой, например, как у черных «гибридов» в Ширабаде. Этому объяснению противоречил и факт разной окраски самок в изученных мной трех популяциях. Забегая вперед, скажу, что поставить точку в этом вопросе, установив, что суть дела совершенно иная, чем предполагали Майр и Штреземанн, мне удалось с помощью коллег В. И. Грабовского и С. Ю. Любущенко только 19 лет спустя, в 1992 г. Об этом будет рассказано в главе 6.

В данный момент было лишь ясно, что задача лежит не только в сфере сравнительной этологии, но имеет также прямое отношение к теории эволюции. В любом случае, все сделанное ранее следовало тщательно проверить. Поэтому на следующую весну я запланировал еще одну поездку в долину реки Ширабад. Поехать со мной я предложил моему другу, биофизику Михаилу Корзухину. «А что, Миша, – сказал я, – смотаемся на пару недель в Узбекистан погреться на южном солнышке?». В февральские короткие дни в Москве предложение не могло не выглядеть заманчиво, и Михаил охотно согласился.

Летели через Ташкент, и 4 марта были уже на месте. Некоторые самцы черных каменок успели к этому времени занять индивидуальные участки, другие, возвращаясь с зимовок на родину, оседали в незанятых еще местах, и почти все, за редкими исключениями, были еще холостыми. Все это сулило прекрасную возможность пронаблюдать в деталях процесс формирования пар и попытаться понять, чем руководствуются самки, останавливаясь на весеннем пролете на территории того или иного самца.