Зорге

Дикин и Стори, будучи представителями британского зоргеведения, естественно, наиболее внимательно отнеслись к командировке Зорге в их страну, однако данное ими описание мало что разъясняет в этой цитате нашего героя, разве что приводят они ее, опираясь на свою версию «Тюремных записок», несколько иначе: «Моей целью было изучение британской политики и экономики, но поскольку депрессия стольких людей лишила работы, что всеобщая стачка казалась неминуемой, я также решил провести исследование – в случае, если всеобщая забастовка все-таки начнется». Более того, они затем комментируют ее, ссылаясь на слова, очевидно, навсегда оставшегося неизвестным «очевидца», как «чрезвычайно опасную миссию по сбору военной информации и распространению подрывной пропаганды». Опасную настолько, что во время работы в Англии Зорге пришлось даже избегать (!) «компании… стройных, длинноногих английских девушек»[117]. Впрочем, и британцы соглашаются с тем, что, будучи в командировке в Англии, Зорге тщательно сторонился не только длинноногих англичанок, но и руководства местной компартии, которое после пережитого в середине 1920-х годов кризиса советско-британских отношений (к 1929 году коммунистов в Великобритании насчитывалось не более 3,5 тысячи человек) надеялось поправить свое положение за счет недовольства рабочих и роста безработицы – на этот раз уже из-за начинающегося мирового экономического кризиса. Кроме того, как мы знаем, не имел Зорге специальных полномочий выступать и от имени Коминтерна. Поэтому миссия его носила либо почти полностью исследовательский характер, либо имела какое-то второе дно (Дикин и Стори прямо пишут о «дополнительном разведзадании»), что, учитывая шаткость позиций Зорге в Москве, крайне маловероятно. В 1966 году Кристина Герлах-Зорге сообщила британскому исследователю истории советских спецслужб, что сопровождала своего бывшего мужа в Лондоне и была свидетелем его встречи с неким тайным агентом, которым мог быть офицер британской разведки Чарлз Эллис, работавший на русских. Так ли это на самом деле, до сих пор остается загадкой[118].

Короткая, но неопределенная во многих смыслах командировка в Европу вывела Зорге из себя. В «Тюремных записках» он вспоминал: «Вернувшись в Москву, я, разумеется, передал в разведотдел (ОМС. – А. К.) свое очередное сообщение. Кроме того, я откровенно проанализировал и доложил все, что оказалось не совсем удачным в моих поездках по сбору развединформации и в исследованиях в странах, которые посетил. Кроме того, я высказал некоторые существенные предложения. В частности, предлагал, чтобы фундаментальная и всесторонняя разведывательная программа была отделена от внутренних распрей в борьбе за власть местных компартий. В случае же необходимости для решения чисто внутренних национальных и частных партийных проблем следует посылать специальных эмиссаров, способных если и не полностью, то хотя бы частично посвятить себя разведдеятельности в области экономики, внутренней администрации, внешней политики, а при необходимости и по военным проблемам в широком смысле. Такого рода разделение в работе, отмечал я, также абсолютно необходимо для сохранения секретности разведдеятельности. Еще определеннее, чем прежде, я предложил также, чтобы лица, ведущие разведдеятельность в других странах, исходя из соображений секретности, были полностью отделены от структуры Коминтерна. После этого в моей работе обозначались некоторые перемены, хотя не ясно, в какой мере это явилось следствием сделанных мной предложений…»[119]

Особое раздражение агента вызвали способы организации связи – слабое звено вообще всей советской разведки в 1920—1930-е годы, но никаких возможностей повлиять на это, изменить систему так и не было найдено.

Зорге вернулся в Москву 19 сентября, и, чтобы дать ему возможность отгулять отпуск, его на это время снова зачислили в штат ИККИ, обычным способом определяя секретарем Мануильского. 26 сентября вернувшийся из отпуска взбешенный предательским отношением к себе со стороны «товарищей» отставной разведчик написал сразу две записки на имя шефа ОМС Пятницкого:

«В Узкую комиссию (орган управления ИККИ. – А. К.),

лично тов. Пятницкому

После расспросов и бесед относительно моей последней командировки и связанных с ней вопросов я должен констатировать следующее:

1. Что товарищи, отправлявшие меня в командировку, совершенно не представляли, куда они меня посылают;

2. Что, по-видимому, не было никаких решений послать меня в Англию с посещением Ирландии (только Мануильский еще хорошо припоминает это);