Зори лютые

Девок как ветром сдуло, а тиун то наперед боярина забежит, то приотстанет. Семенит, приговаривает:

– Аграфенушка, Аграфенушка, цветок лазоревый, эвона как распустилась…

– Охлонь, Демьянка, – оборвал тиуна боярин, – вели лучше стряпухам в трапезной стол накрывать.

И заколготилась челядь, в поварне дым коромыслом…

Изрядно попарившись в баньке и похлеставшись докрасна, Версень с Аграфеной обедали, пока не стемнело. Взвар пили уже при свечах. Тиун за столом стоял, давал боярину отчеты.

Наутро Версень, едва свет, амбары и клети осматривал. Демьян гремел связкой ключей, отмыкал замки пудовые, водил боярина, показывал. Версень у закромов с рожью задержался, руку в зерно запустил, поворошил, проверил, уж не сырое ль засыпали; принюхивался к окорокам, нет ли запаха; мед в туесках пальцем пробовал, причмокивал. В клетях кожи стопами сложены. Присмотрелся Версень, на тиуна с бранью двинулся, кулаком замахнулся:

– Аль ослеп? Плесенью поросло!

Тиун Демьян попятился, рукой прикрылся.

– Нынче, батюшка Иван Микитич, просушим нынче.

Версень помягчал, буркнул:

– Вдругорядь батогов велю дать.

Вышел из клети. Навесив на дверь пудовый замок, тиун догнал боярина. Двор переходили не торопясь. У бревенчатого сарая возился холоп. Деревянными вилами-двузубцами чистил хлев.

– Никак Омельянка? – спросил с усмешкой Версень.

– Он, батюшка Иван Микитич, – поддакнул тиун – Недоимку за коня никак не воротит, на второе лето уж перевалило.

Боярин не стал больше слушать, сказал свое:

– Ты, Демьянка, с завтрего заставь баб шерсть чесать, пускай порадеют.

Уже отходя от тиуна, неожиданно обернулся, поднял палец, пригрозил:

– Мотри, Демьянка, Юрьев день на носу, сойдут смерды с моей земли, с тобя спрошу…

* * *

Снова у Смоленска московскую рать подстерегала неудача. Трижды ходили на приступ. В полночь псковские пищальники ворвались в город, но не выстояли, отошли.

А погода портилась, холодало быстро, близилась зима.

Закутавшись в подбитый собольим мехом кафтан, Василий издалека смотрел на темневшие стены крепости. За спиной жались воеводы. Василий говорил недовольно:

– Сколь у Смоленска топчемся, пора бы овладеть. Из-за него да иных русских городов, что под Литвой, и с Казанью временить приходится.

– Смоленск измором возьмем, – сказал Плещеев.

Смолкли надолго. Василий поднес к оку зрительную трубу, повел по стенам, башням. Все приблизилось, протяни руку, достанешь.

Сабуров зябко поежился, нарушил тишину:

– Может, еще, государь, повелишь приступу?

Василий недовольно закрутил головой.

– Нет! Зрю я, нынче сызнова не взять нам города. Мал у нас огневой наряд. Вона укрепления какие…

И через время продолжил начатое:

– Неча попусту силы растрачивать, войску объявите, в Москву ворочаемся. Но тем летом сызнова придем сюда, тогда поглядим, устоит ли Смоленск-город…

Глава 13 Зима морозная

Колядки. Пушка боя дальнего. Крещенское гулянье. Инок из Заволжья. Княжья охота. Братья беседуют. «Не по старинке строить надобно, а из камня…»

Нежданно довелось Степану попасть в Москву. Повелел Василий пушкарным десятникам прибыть за огневым нарядом. Добирались с трудом, на восьми санях. Нередко останавливались, расчищали снежные заносы. В Москву приехали в самый разгар зимы, под Рождество. Вытрезвенькивали колокола окрест, гульбище по городу разудалое, веселое. Не только дети, а и парии с девками избы и хоромы выстуживают, славословят на все голоса:

Уродилась коляда
Накануне Рождества…

С шутками, прибаутками один другого в снег валят, котомками потрясают. Колядник в шубе навыворот дорогу полами метет, блеет по-козлиному.

У Степана на сердце радостно. Едва заставу миновали, с саней долой, товарищам рукой помахал:

– Ждите к ночи!

Постоял недолго, на весельчаков поглазел, в уме прикинул, на Пушкарный ли двор сходить аль Аграфену навестить. Решил попытаться Аграфену увидеть.

Идет Степан улицами людными, не столько на народ глядит, как сам собой любуется. Вона какой видный: что рост, что фигура. Усы у Степана пышные, борода курчавая, стриженная аккуратно. И одет Степан во все новенькое, тулуп дубленый, шапка лисья, а валенки теплые, не растоптанные. Сразу видать, не простой ратник, десятник пушкарный.

Чем ближе к боярской усадьбе, тем медленнее шаги и робость в душу закрадывается. Ну как велит Версень батогами угостить? У самых ворот задержался. Обе створки нараспашку, заходи – не хочу. Помялся Степанка, не несут ноги. Тут откуда ни возьмись подвалили коладовщики, окружили его, гомонят, смеются:

– Айда, ратник, не ленись!

– Ходи, парень, бойко!

Подхватили Степана под руки, с собой потянули. Во дворе челядь мечется, псы лютые цепями гремят, разрываются. Колядовщики в хоромы сунулись, но дюжий холоп в сенях встретил, вытолкал:

– В людскую ступайте!

– А мы в горницу желаем!

– Не про вас честь!