Зори над Русью

Когда кнехты вломились в избу и без разговоров велели топить баню, мужик не на шутку испугался, не мог и придумать, зачем немцам вдруг баня понадобилась. Но потом привели к нему Луку, и тогда, глядя, как он в предбаннике скидывал с себя истлевшие лохмотья, мужик догадался, кто у него будет мыться. Слухи о том, что рыцари захватили псковского мастера, ползли по деревням. Раздевшись, мужик пошел следом за мастером и принялся усердно ему помогать. Лука был рад русскому человеку и не ждал подвоха. Спустившись с полки, мужик подошел к котлу, в котором крупными пузырями бурлила кипящая вода. Мужик опять поглядел наверх, где на полке, обессилев, растянулся Лука.

Хозяин вздохнул, протянул руку к голому горлу, казалось, ворот рубахи сдавил, душит. Пальцы скользили по мокрому телу, не находя пуговицы. Никакими силами нельзя было унять в них дрожь.

«Вот не чаял беды, — думал мужик, — век прожил смирно, а теперь без душегубства не обойтись… И самому не сдобровать. Страшной смертью кончу в рыцарском застенке, и с дыбой, и со спицами [239] спознаюсь».

Мужик с ужасом оглянулся на дверь, в предбаннике звякало железо, там была стража. Страшно, а делать надо! Протянул руку к ушату, но ослабевшие пальцы соскользнули по мокрому дереву. «Вишь, ослаб! Пустого ушата не подыму!» — с закипающей злобой проворчал он и, круто повернувшись, распахнул забухшую дверь, одним прыжком миновал узкий предбанник и, как был нагишом, выскочил под студеный октябрьский дождь.

Кнехты и разглядеть не поспели, кто выскочил из бани в клубе пара, бросились к дверям и с изумлением увидели, как хозяин бани, сбежав по скользкой тропке к речке, кинулся вниз головой в свинцовую глубь омута. Холод ожег тело. Вынырнув, мужик увидел кнехтов, стоявших на обрыве. Не обращая внимания на немцев, он выскочил на берег и припустил рысью в гору, в баню. Со всей силы бухнул тяжелой дверью, зачерпнул полный ушат, плеснул на каменку, ловко уклонился от прямой струи пара. Ледяное купанье взбодрило. Банный жар уже не расслаблял. В голове стало ясно. Зачерпнув полный ушат крутого кипятку, мужик быстро вскарабкался на полок, занес ушат над Лукой.

— Рыцарям продался, гад! Получай!

Лука рванулся навстречу:

— Я продался?! Ах ты… — В крике Луки была такая обида, такая боль, что мужик сразу поверил. Едва успел отшвырнуть ушат. Лишь несколько капель обожгли мастера. Вслед за грохотом скатившегося вниз ушата распахнулась дверь, и кнехт, дребезжа латами, влез в мыльню.

— Ну куда ты вперся? — закричал на него сверху Лука. — Заржавеешь! — А мужик бойко скатился вниз и один за другим хлестнул на каменку два ушата воды. Кнехт дохнул горячего пара, и глаза у него полезли на лоб. Широко открытым ртом он силился захватить воздух, но дышать было нечем. Шагнув назад, он зацепился шпорой за порог и со звоном опрокинулся в предбанник.

Лука, которого пар согнал с полка, толкнул дверь, но сил у старика было мало, дверь захлопнулась не плотно. За паром Лука того не заметил, повернулся к мужику. Тот поднял глаза на мастера, увидел на груди Луки красные пятна ожогов, сказал скорбно:

— Прости ты меня.

— За что тебя прощать? Что думал — с Иудой расправляешься? Так предатель лучшего и не стоит.

— Непонятно мне только, за что же тебя немцы помиловали?

— Вот этого я и сам не знаю.

— Не знаешь? Постой! Постой! — мужик схватил Луку за руку. — Постой!

— Стою! Говори, коли о чем догадался!

Мужик часто закивал головой. С мокрых волос у него летели брызги.

— В самом деле, кажется, догадался! Ведомо ли тебе, мастер, что нонче осенью москвичи сызнова князя Тверского побили?

— Откуда мне про то знать?

— Ведомо ли тебе, что князь Михайло ныне сидит у Ольгерда в Литве?

Лука отрицательно покачал головой.

— А слышал ли, что намедни к немцам Ольгердовы послы приехали?

— Когда они приехали? — насторожился Лука.

— Вчера!

— А сегодня немцы надо мной смилостивились!

— Во, во! Смекаешь?

Лука повалился на лавку.

— Ты думаешь, литовцы… за мной? Слушай, ведь это значит — Ольгерд на Москву собрался.

Мужик спросил:

— Что же теперь делать?

Мастер поднял голову. Живым огнем вспыхнули его глаза.

— Скачи в Москву, — Лука не просил, не советовал — приказывал. — Скачи, не мешкая. Повадка Ольгерда известна — напасть врасплох. Предупреди! Обо мне Митрию Ивановичу, князю великому, скажи: пусть не тревожится, скажи, псковский мастер–де помрет под пыткой, а тайны Кремля не выдаст… Все сделаешь, как я велел?

— Не тревожься, мастер, сделаю! Нынче ночью выеду по смоленской дороге.

— Смотри, гляди в оба! Рыцарям не попадись, — наставлял мужика Лука.

А в это время в предбаннике немецкий переводчик, прильнув к двери, шепотом повторял слова русских людей. Рыцарь и кнехты слушали его, не проронив ни слова.

Переводчик вдруг оборвал, отскочил от двери.

— Кажется, они выходить собрались.

Рыцарь отошел, сел на лавку, отодвинув приготовленную для Луки одежду. Брезгливо сморщась, показал пальцем на рубище, валявшееся на полу.

— Подобрать!

Два ближайших кнехта с готовностью наклонились над тряпьем.