Зори не гаснут

Застенчиво опустила глаза. Добавила тихо:

— Рысак у него — огонь.

— А сам?

— Скучный, говорить не знает о чем. Смущается, как девушка.

— Может, еще разговорится? — предположил я.

— А зачем мне? — пренебрежительно спросила Варя. — Думаете, понравится? Нет, Виктор Петрович. Этому не бывать. Не нужен мне никто. Один у меня на сердце.

* * *

Погрызова подала заявление о своем уходе. Она, видимо, считала унизительным для себя говорить со мной и ограничилась тем, что положила заявление на стол.

Сообщил об этом Колесникову. Он обрадовался:

— Значит, вняла голосу разума? Не беспокойтесь, замена будет.

На прощание Погрызовой все же захотелось еще раз «устроить концерт». Подписывая акт о передаче аптеки, она спросила язвительно:

— Надеюсь, вы довольны?

— Да, — признался я.

— Я тоже. Мне в сельпо в сто раз лучше будет. Принимаю склад. А вам счастливо поработать с Леночкой. С ней вы далеко не уедете. Где сядете, там и слезете. Кормящая мать.

— Фельдшерицу пришлют.

— Вот кому не завидую. С вами ведь и ангел не сработается. Полгода здесь чудеса творите. Как только все с рук сходит? Окоемова чуть не зарезали, не знаю, как уж увернулись от суда. Сунули, должно быть, следователю. Сына у Светланы уморили и на меня сперли. Брата моего на тот свет отправили… Да вас к стенке мало. Я еще жаловаться буду. Я здесь три года работаю, ни слова плохого обо мне никто. Меня в облздраве знают. Вот буду в городе…

Я встал и, ни слова не говоря, вышел.

Приехала акушерка Люда. Она высокая-превысокая. Когда я спросил, как ее отчество, замахала руками, словно отгоняя комаров.

— Не надо никакого отчества. Зовите просто Людой.

Выяснилось, что отчество ее Селиверстовна. Под величайшим секретом она сообщила мне, что в техникуме ее дразнили совсем бессмысленно «седьмая верста» и все из-за отчества.

Она слегка сутулится, должно быть, чтобы этим несколько скрывать свой рост и худобу, но это плохо удается. Понравились мне ее глаза — серые, человечные, но причесывается она очень странно и этим портит себя. Начесывает волосы на лоб и слегка завивает их. Лоб получается маленький, как корочка, объеденная крысами.

Узнал странную новость. Поздно, в двенадцатом часу, пришла Варя. Не с дойки, не в рабочем платье, а в беличьей полудошке, в красном шелковом платке, пахнущая хорошими духами. Лицо, обожженное ветром, горело, глаза смотрели на меня радостно и виновато. Когда входила, слегка пошатнулась, придержалась рукой за стену, и мне показалось невероятное: «Пьяна».

Вошла, и первыми словами ее было:

— Вы одни?

— Один, конечно. Что с тобой?

— Ветер ужасный. С ног валит. И снег. Закружилась я.

Она вздохнула глубоко, стараясь справиться с волнением.

— У вас есть время? Поговорить мне надо.

В комнату ко мне не пошла. Села на кухне не раздеваясь. Припала грудью к столу, зажмурилась.

— Что-нибудь с Надей?

Она засмеялась:

— Вы только о ней. Нет, совсем другое. Вы только не смейтесь. Андрей за меня сватается… Вот и все. У вас есть вода?

Выпила стакан холодной воды.

— Жжет все внутри. Или я сама горю? Другому советы легко давать, а о себе ничего не знаю…

— И что ты ответила?

— Убежала. Глупо очень, ничего не могла. Ни слова. А вы что скажете? Не надо, да?

— Нет, не скажу.

— А мне нужен совет. Ну, я вам все по порядку расскажу. У вас есть время? Пришел он трезвый. Один. Дома у нас никого. Мы вдвоем. «Ну, Варвара, — говорит, — решай окончательно мою судьбу. Хватит вокруг своего счастья с завязанными глазами ходить. Ты, — говорит, — считаешь меня пьяницей? Так ставлю тебя в известность, что я зарок дал — к вину дорожка оборвана. Никогда ни одной рюмки. И еще тебе должен сказать, что насчет Надежды — это бред и туман, а ты мне вроде солнца». Так и сказал — солнца. Хотел руку у меня поцеловать, чудной такой, да я вырвала и убежала. В одном платьишке через дорогу к соседям. Кто меня погнал от него, самой непонятно. Я вам неверно сказала, что советоваться. Нет, так просто пришла. К человеку живому. Костя еще не знает. Да он что? Самой надо решать.

И снова засмеялась счастливым легким смехом:

— О чем ты?

— Он совсем другой стал. Такой смешной, как мальчишка. Вы его таким не знаете. Даже представить не можете. Свое предложение в стихах изложил.

— Когда же это?

— А мы еще раз виделись. Недавно. Только что. Я ж от него. Вот, видите! Сумасшедшая, правда? Я теперь думаю: что-то будет? Да, на всех ухабах загодя соломы не настелешь. А ответить не смогла.

Пододвинулась ко мне и просительно проговорила:

— Виктор Петрович! Вы ужасно хороший и умный. Только ничего мне не советуйте. Очень вас прошу. Все равно за него пойду. — И добавила серьезно, словно страшась своих слов:

— Разве можно ему без меня?

И как будто опасаясь, что я все-таки начну отговаривать, заторопилась домой. У порога протянула руку, спросила:

— Что улыбаетесь? Глупые мы, девчата? Да?

Когда закрылась за ней дверь, я подумал: «Тронулась река, скинула лед. Кто ж остановит ее?»

Хорошая, славная она, и хочется, чтобы нашла она свое счастье.