Зорич

— Вот-вот, так точно. Так вот, — продолжил Заглобин, — подошли мы тогда к аулу, а там нас ждут со всех сторон. Ну и завязались мы, а они врассыпную стали уходить. Места знают: лощинами, ущельями. Мы вдогон, гонялись дотемна. А когда собрались, стали считать, глянь, а Болдырева-то и нету! А где искать? Темно, легли спать. Так я, Евгений Иванович, полночи не спал. Никак не думал, что он так дорог мне, бес этакий!

Казак замолчал. Долго ехали молча.

— Но а утром-то что, Фрол Иванович? — мягко спросил есаул.

— А что? Своих полёгших нашли, а Болдырева нет. Так и пропал.

Дорога, петляя, шла лесом, сырым, неприветливым, даже птиц не было слышно, кроме цоканья кедровки. Громадные деревья тянулись верста за верстой, почти вплотную к узкой дороге. Всё заросло густой травой и папоротником. Воздух был тяжёлым, спёртым. Казаки ехали молча, лошади плелись не торопясь, цепляясь копытами за корни деревьев. Ближе к вечеру вышли к безымянной речушке. Перешли вброд и стали устраиваться на ночлег. Задымила полевая кухня. Донцы, расседлав лошадей, уложили вьюки на землю, устраивая постели. Дав остыть лошадям, отвели их на водопой. Повязав торбы с овсом на шеи лошадей, стали рубить сухостой, собирать сучья. Запалили костры, а поужинав, уселись вокруг и засудачили о том о сём. Где-то в темноте на краю поляны сильный голос затянул песню, подхватили и тут и там десятки голосов. Есаул сидел на стволе упавшего дерева на берегу ручья. Слушал, задумчиво ворошил прутом угли небольшого костра. Неслышно ступая, как привидение, из темноты появилась Аннушка:

— Добрый вечер, Евгений Иванович!

Есаул встал, протянул руку:

— Присаживайтесь, Аннушка!

Сняв с плеч бешмет, положил на дерево.

— Благодарю Вас, Евгений Иванович! — застенчиво проговорила девушка.

Помолчали, прислушиваясь.

— Знаете, Аннушка, — задумчиво проговорил есаул, — когда я вернулся в родные края из Петербурга, где я жил с детских лет у своего дяди, брата матушки, и когда я соприкоснулся с казачьим бытом, для меня всё было ново, необыкновенно, необычно после лощёного Петербурга. Временами просто диковато. Прошло немного времени, и во мне заговорила кровь моих предков, я осознал, что всё это моё, мои корни. Казаки внешне суровые люди, а узнаешь их — и удивляешься, какие они добрые, простые и чуткие. Не знают, что такое ложь, интрига, лицемерие. Меня не сразу признали своим, хотя я был сыном атамана, а может быть, и поэтому. Но после похода в Персию, когда мы кровью повязались, я стал своим и очень горжусь этим.

Есаул замолк. Между тем наступил вечер. Потух горизонт. Яркие краски дня поменялись на краю неба на унылые лиловые и грязно-голубые. Долго держалось светлое пятно на краю неба, но и оно погасло. Всё вокруг потеряло свет, стало однообразно-серым. Затихли птичьи голоса. Отчётливее стало слышно сонное журчание воды и потрескивание костра. Где-то далеко в лесу послышалось уханье филина. Какая-то ночная птица прошелестела крыльями почти над казачьими головами и исчезла в темноте. В неясном свете гаснувших костров замелькали силуэты людей — казаки укладывались на ночлег. Есаул встал, подкинул в дымящий, затухающий костёр сухие сучья, пламя тут же подхватило их, взметнулось вверх, полетели искры. Евгений Иванович отступил на шаг и засмеялся.

— Вспомнилось, — сказал он, — как на пикнике в Царском Селе ещё ребёнком я, поступив так же, едва не сжёг свои штанишки.

— Евгений Иванович, — проговорила Аннушка, — правда, что вы были в охране государя?

Есаул в молчании сделал несколько шагов и остановился перед девушкой.

— Правда, Аннушка. Всем интересно знать, как, почему я из Петербурга попал на окраину империи. Я был молод, горяч, даже спесив, всё это послужило причиной. Злые языки связали моё имя с именем молодой жены старого сенатора, близкого к императорскому двору. В оскорбившей меня форме он потребовал оправдаться, но я был неразумно горд и ответил пощёчиной. Был большой скандал. Мне грозили тяжкие последствия. Но вмешалась государыня, и я был сослан на Кавказ в действующую армию. Остальное, если вам интересно, Аннушка, я расскажу как-нибудь потом. А сейчас, голубушка, пора спать. Завтра, вероятно, будет трудная дорога, начинаются горы.