Зорич

– Откушаем, ребята, шо бог послал! Всякое оно бывает. Плюнуть и забыть! Вообще-то «чинарики» очень тихие, работящие, всё чего-то кумекают, думают. Это же всё они! – Болдырев потыкал пальцами в разные стороны. – Вот помню…

Есаул бросил в кучу под стол очередную банку и, вскинув руку, заявил решительно:

– Этот аппарат нарушил границу Российской империи и произвёл посадку на её территории! Налицо, господа, факт этих поступков! Мы завтра же всё это запрото… за-протокото… рируем… Да! Это непременно! Ваше здоровье, друзья!

А завтра было вот что. Первым проснулся Егорка. Что-то неприятно беспокоило его лицо. Мокрое и холодное. Он открыл глаза. Из серого ничего с тихим шорохом опускались вниз снежинки. Егорка резво приподнялся и сел. Запорошенный снегом справа – есаул. Слева – Фрол Иванович. Оба чем-то аккуратно укрытые. Поодаль воткнутые в снег лыжи и карабины. И ничего больше. Егор откинул в сторону укрывавший его прямоугольник какой-то толстой ткани и встал. И всё вспомнилось ясно, разом. Глянул вниз. Аппарата не было. Понял, что их принесли наверх и уложили там же, откуда они спустились к нему. Закряхтел, закашлялся Фрол Иванович, но вставать не спешил. Что-то невнятно проговорив, вскочил на ноги есаул. Постоял без движения, поглядывая по сторонам, потом, видимо, включившись, с прояснившимся лицом подошёл к Егорке и положил руку на его плечо:

– Вот видишь, Егорка… Это же только скажи кому-нибудь, скажут: «С ума спятили», а ты посмотри, как будто бы ничего и не было.

– Да нет же! – откашлявшись, вмешался в разговор Фрол Иванович. – А вон подарков-то сколько! – и показал на припорошенные снежком аккуратно сложенные коробки.

– Ай да Болдырев! Даже не простился, будто чужой, шельмец!

– Ничего, Фрол Иванович, – успокоил его есаул. – Думается мне, что мы ещё не раз с ним увидимся.

– А ведь улетели-то они, – показал рукой вниз, – совсем недавно. Стоянку-то их и снег не прикрыл.

* * *

– Это же надо, а вкуснотища-то какая! – не уставая, восклицал Корф, опорожняя очередной тюбик с какой-то пастой. – А вид у них, говоришь, не очень презентабельный? Ну и понятно. Они же не Вельзевулом посланы из глубин матушки-земли. Факт, что с другой планеты. А куролесят-то где?! Здесь! У нас! В глубинке! К Санкт-Петербургу-то не летят! Скрытные мазурики! А это-то? Как его? А-а-а… Болдырев! А он-то как угодил в их компанию?!

Впрочем, не сейчас. Сейчас о деле. Подробности будем писать товарищу министру… А вот о чём и как? Как ты думаешь, Евгений Иванович? Не прослыть бы в Санкт-Петербурге шутниками. Ты как полагаешь?

– Вот и я думаю: а надо ли?.. – задумчиво протянул есаул. – Ведь мы потом, Исидор Игнатьевич, до конца своих дней в шутниках останемся. Так как по-вашему, Исидор Игнатьевич?

Корф, слушавший молча размышления Евгения Ивановича, почесал висок указательным пальцем и поморщился.

– Да! – не сразу согласился он. – Ты прав… А с казаками как быть?..

– А что казаки? Много ли всяких вымыслов по свету бродит?! Да! Это так! Так и решим! На том и закончим! – хлопнул ладошкой по столу.

Тем это событие и кончилось.

Глава шестая

А зима неторопливо съедала день за днём. То падал снег и тучи воронья кружили над Крутой, то днями серое, низкое, давящее небо менялось вдруг на бездонную голубизну. И откуда-то издалека порывами начинал дуть тёплый влажный ветер.

С крыш сползали пласты подтаявшего снега и тяжело падали на землю.

Ночь ещё намораживала сосульки. Снег покрывался коркой наледи. Но день уже радовал душу звоном капели и журчанием робких ещё ручейков под оседавшим снегом. В эту зиму была не одна такая оттепель. За неделю до Рождества полдня лил дождь, а ночью поменялся ветер и ударил мороз. Весь следующий день дружно звенело ледяными сосульками. Потом пошёл снег. Шёл два дня, и навалило его больше, чем за все предыдущие недели. Ниже Крутой, по течению, в том месте, где строили сторожевой пост казаки, отвесные скалы берега сменялись песчаными отмелями. Песчаная, размыв их, увеличила ширину русла чуть не вдвое. Течение стало спокойнее. Дно – выше. По словам Силуянова, когда здесь нашли золото, из-за Урала сюда хлынули толпы переселенцев. На том берегу отстроили деревню, обзавелись хозяйством. Через обмелевшую Песчаную летом ходили вброд, зимой – по льду. Мягкой зимой этого года покрылись льдом лишь кустарники у воды и полоса в несколько саженей берегового мелководья. На памяти Силуянова такой мягкой зимы здесь не было.

А места здесь обезлюдели после того, как истощились прииски. Дорога, по которой пришли сюда переселенцы, оказалась ненужной, потому что люди, покинув эти места, перебрались на побережье, ближе к порту, и занялись рыбным промыслом. Несколько дворов задержались здесь, но земли тут скудные, песчаные, и их терпения хватило ненадолго.