Зорькина песня

— Ага! Вот бабушка им и руководила. Только она учила красноармейцев. Вот кончится война, папа приедет, мама, Толястик — это мой старший брат. Он знаешь какой сильный? Просто как Поддубный, даже сильнее. А читать любит — ужас! Мама сколько раз сердилась… сядем обедать, а он книжку раскроет и ложку мимо рта проносит, вот честное слово! А у тебя папа тоже на фронте?

Саша прошёл несколько шагов молча, потом сказал:

— Нет. У меня никого нет…

— Как? Вообще? — ужаснулась Зорька.

— Вообще…

На глаза Зорьки навернулись слёзы. Она представила себе на секунду, что у неё тоже никого нет, и даже задохнулась от внезапного страха.

— Мы с мамой в отпуск ездили в Ленинград, — сказал Саша, глядя пристально перед собой, — отец раньше на Ижорском заводе работал, а потом его в село послали, председателем… А когда мы с мамой вернулись… вместо нашего дома только печка чёрная осталась.

— Пожар был?

— Нет. Кулаки сожгли. Ночью. И все сгорели: отец, бабушка, Настенька, сестрёнка младшая… ей всего два годика было. Потом люди рассказали, что их сначала постреляли, облили хату керосином и подожгли.

— Как же это так, Саша? — тихо сказала Зорька. — Так же только фашисты делают… Значит, кулаки — фашисты, да?

— Думаешь, фашисты только немецкие бывают? Фашисты все, кто хочет, чтоб только ему хорошо было, а другие на него спину гнули. А мой отец боролся за хорошую жизнь для всех, понимаешь?

— Конечно, понимаю, — горячо сказала Зорька, — я про это много разных книг читала, и кино смотрела… «Мы из Кронштадта» видел? А «Чапаев»? Знаешь, я думаю, твой папа погиб всё равно что на фронте, правда?

Саша кивнул.

— А потом что было?

— Потом… мама стала как деревянная. Легла у соседей на лавку, лицом к стене, и три дня пролежала молча. А на четвёртый умерла, так ни слова и не сказала… А потом за мной из города приехал Николай Иванович.

— Наш Коля-Ваня?

— А чей же? Наш…

Зорька прерывисто вздохнула и взяла Сашу за руку.

— Хочешь, когда война кончится, с нами жить? Хочешь? И мой папа тебе папой будет, и мама, и Толястик… Он всегда жалел, что я не мальчишка… Вот ты и получишься у него брат, правда?

Не отвечая, Саша сжал Зорькино плечо так, что ей стало больно, но она не подала вида, радуясь, что так хорошо придумала.

— Я глупо вёл себя тогда на станции, ты не сердись.

Зорька даже остановилась.

— Ну что ты! Это я… Я тогда Даше Лебедь цветов хотела нарвать… Я всё думала, может, она поправится. Как ты думаешь, она выздоровеет?

— Конечно.

— И её к нам опять привезут?

— А куда же ещё? Здесь её дом теперь.

Саша помолчал, всё так же держа руку на Зорькином плече, и сказал почему-то сердито:

— Вот что, Будницкая, если тебя кто-нибудь обидит, ты скажи мне, хорошо?..

Вечернюю линейку Вера Ивановна проводила в столовой сразу после ужина. Николая Ивановича не было, он ещё с утра уехал в район на совещание, а Кузьмин задерживался в правлении колхоза.

Линейка проходила как обычно. Вера Ивановна прочла последние известия с фронта, потом отметила тех, кто хорошо работал, и особо от имени дирекции поблагодарила Зорьку.

— Будь всегда такой, Зоренька, — сказала она, — ты всем очень помогла.

И в это время появился Кузьмин.

— Прошу внимания! — зычно сказал он, проходя на середину. — Только что закончилось правление колхоза, и меня просили передать вам большую благодарность за помощь. Вероятно, наш детский дом будет награждён грамотой райсовета за самоотверженный труд по уборке урожая.

— Ура-а-а! — закричала Наташа и захлопала в ладоши. Ребята подхватили крик. Кузьмин подождал, пока стихнут аплодисменты.

— Но я должен вас огорчить. Наряду с самоотверженной работой всего коллектива у нас появились чёрные пятна.

Ребята удивлённо смотрели на Кузьмина. Какие ещё чёрные пятна?

— Да, да, — веско сказал Кузьмин. — И мы не имеем права проходить мимо. Будницкая и Ляхова, выйдите на середину и расскажите своим товарищам, почему вы в то время, когда они работают не жалея сил, отсиживаетесь в кустах?

Это заявление было так неожиданно, что ребята вначале ничего не поняли. Только Зорька и Галка понимающе переглянулись. Приподнятое настроение, владевшее Зорькой после разговора с Сашей и тёплых слов Веры Ивановны, разом пропало. Она спряталась за спину Анки Чистовой, и никакая сила не смогла бы сейчас заставить её выйти на середину.

— И второе, — продолжал Кузьмин. — Они хотели внести какое-то предложение. Будницкая! Вот теперь мы послушаем тебя, а не во время работы.

— Степан Фёдорович, о чём вы? — недоумевая, спросила Вера Ивановна.

— То есть как о чём? — в свою очередь спросил Кузьмин. И запнулся, удивлённо и растерянно глядя на ребят.

Они смеялись. Вначале робко, приглушённо, а затем в столовой раздался откровенный, безудержный хохот.

Даже Вера Ивановна не выдержала и ткнулась лицом в плечо всхлипывающей от смеха Маре.

Первым опомнился Саша Дмитриев.

— Степан Фёдорович… это же Зорька, — всё ещё смеясь, сказал он. — Зорька придумала такое, что мы сегодня сделали в два раза больше, чем вчера… А вы говорите — пятна…

Кузьмин прикрыл на минуту глаза, затем повернулся и быстро вышел из столовой. Вышел, тут же вернулся и глухо проговорил: