Зощенко

Хочется со своей стороны спросить: «А кто ты такой, товарищ Вешнев, что хорошего сделал, чтобы с Зощенко “по душам” говорить?»

И тут же Вешнев показывает, кто он такой.

«Хочется ему <Зощенко> прямо поставить вопрос: “На что вы тратите свое дарование?”»

И Вешнев смело (а потом и высокомерно) поучает: «Даже остроумный, даже бесспорно остроумный смех не всегда бывает уместен».

А какой, интересно, смех Вешнев предпочитает? Неостроумный? Неужто уместнее его занудство? Владимир Вешнев писал тогда много, публиковался во многих журналах, сочинял монографии (о революционном писателе Серафимовиче, например), сам пописывал рассказы, был редактором журналов с бодрыми названиями «Горн» и «Общее дело»… но имя его сохранилось до сих времен исключительно благодаря нападкам на Зощенко.

«Во-первых, нас прочтет не только М. Зощенко, но и его читатели», — самонадеянно пишет Вешнее. Не думаю, чтобы читатели так уж рвались читать его статью… Зато он мог гордиться «партийной позицией»: «Партийность и социальное происхождение — эти два важнейших понятия… являются излюбленной мишенью для иронических строк М. Зощенко…» А шутить этим, как дает понять Вешнев, не стоит. Зощенко, пытаясь укрыться от партийной критики, называл себя «певцом мелких тем». Вешнева, однако, не проведешь. Вешнев настигает: «Но и маленькие темы имеют свою общественную значительность, а последняя всегда требует большого подхода…»

А кто такой Вешнев, чтобы о каком-то «большом подходе» говорить? Наверняка — обычный писака, «взявший идеологию на вооружение» и зарабатывающий этим… К пафосу таких критиков вполне приложимо высказывание Тынянова: «Мещанин, даже вороватый и пьяный, всегда требовал, чтобы порок в книге был наказан!»

И «в полном своем объеме» начинает вырисовываться главная драма — «Зощенко и критика», «Зощенко и власть». Все эти «вороватые мещане» требуют, чтобы Зощенко в его сочинениях «наказал порок». Так он уже и так наказал. Главный порок того времени — чугунные рыла начальников, которые то и дело мелькают на его страницах! Это их и бесит: не чернить надо, а идеологию проводить! Зощенко, как мог, хитрил, в различных предисловиях, послесловиях пытался, конечно, «соломку подстелить», как-то «отбрехивался», или, говоря его словами, «ваньку валял» — мол, и не слышал ни о какой политике, политически безграмотен, а если даже вдруг случайно и узнаю, кто какой партии, то Пушкина от этого меньше любить не буду, и так далее, в таком роде… Но кого обманешь? Сам же, как он говорил, «вкапался»! Кто бумажку подписал, по которой у Синебрюхова все отобрали, включая жену?.. Ленин подписал! А если это даже авторский вымысел или просто выдумка диких поселян, то это и еще хуже: «Клевета!» Куда ни кинь — всюду клин!

Оказывается, Вешневу (читай — власти) не нравятся столь любимые народом рассказы. Строгий Вешнев презрительно перечисляет профессии зощенковских героев: сторож авиационной школы («Агитатор»), мужик из деревни Гнилые Прудки («Беда»), крестьянка Пелагея («Пациентка»), кустарь-переплетчик («Богатая жизнь»), полотер («Жертва революции»), крестьянин, сделавшийся ответственным работником в городе («Пелагея»), ломовой извозчик («Три документа»), слесарь («Контролер»).

Чувствуется, что Вешневу, хоть он и пишет вроде бы от имени «народной власти», такой социальный состав неприятен. Вся острота в том, что с народом-то как раз Зощенко, а начальники, заматерев, всячески пытаются от народа подальше отойти, и даже упоминание о народе, какой он есть, им неприятно. Зощенко-то как раз и вошел в «убогие хижины», не побоялся и не побрезговал. Отсюда и лютая ненависть начальников к Зощенко: с народом-то он, а не они! Народ даже читать начал — настолько книги его полюбил. А за что? Да за то, что и Зощенко любит их, даже иронизируя, добродушно пишет!

Вешнев возмущается: что за сюжеты берет Зощенко? Мужик купил лошадь, а потом пропил! Беда. Так и рассказ называется. Но в рассказе Зощенко гораздо больше сочувствия, чем в высокомерных поучениях критика. Вот еще одна презрительная ремарка Вешнева: «В рассказе “Агитатор” сторож авиационной школы, будучи в деревне в отпуску, занялся пропагандой авиации и на сходе только про одни несчастные случаи рассказывал — о вреде, причиняемом авиацией коровам, лошадям и прочим животным. И заключил свою речь просьбой жертвовать на авиацию. “Мужики, мрачно посмеиваясь, разошлись без охоты что-нибудь жертвовать для такого пакостного дела”».

Ну и что? — скажем мы. Рассказ абсолютно народный. Мужики, как обычно, придуриваются, вроде поддерживая все передовое, на самом же деле, видя конкретный вред за «высокими лозунгами», уклоняются. А критику, по большому счету, плевать на народ, лишь бы «новое торжествовало».