Зов

Луис разглядывал фотографию молодого Таггерта в рубашке с коротким рукавом и шортах, окруженного аборигенами, которые неловко позировали перед камерой со своими копьями.

— Мы очень подружились с этим племенем, но знаю, что их соседи и тогда занимались каннибализмом, причем, боюсь, с удовольствием.

Фотографии висели и на других стенах, похожие на черно-белые фрагменты фильма о путешествиях: легкая эскимосская лодка между двух верблюдов, густые джунгли — это Суматра, сказал Таггерт. Даже рамки казались Луису образцами различных пород дерева, собранными по всему миру: тик и вишневое дерево, розовое дерево и бамбук. Видимо, так оно и было.

Луис подсчитал, что на трех стенах висело примерно шестьдесят или семьдесят фотографий. Некоторые снимки казались очень старыми, затуманенными временем.

На самом деле Луис подумал, что фотографии еще старше. Белые люди в хаки и пробковых шлемах стояли рядом с палатками, разбитыми на берегу какого-то озера. Дым горящего перед ними костра уносился куда-то ввысь, а сразу за палатками начинались непроходимые джунгли. Луис обратил внимание на мужчину, который был похож на Таггерта. Он стоял с краю, рядом с одним из чернокожих проводников или носильщиков. Но ведь это невероятно! Фотографии было лет восемьдесят или даже больше, не меньше, а тот мужчина был средних лет. Тем не менее густые брови и челюсть были абсолютно те же.

— Вы совершенно правы, — уловил его замешательство Таггерт, — снимок был сделан в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. Мой отец принимал участие в экспедиции по Нигеру, — Он указал на стоящего с краю человека. — Тоже очень беспокойная душа. Он занимался импортно-экспортными операциями. Сегодня он мог бы требовать, чтобы за путешествия в Африку и на Дальний Восток ему сокращали налоги. Конечно, тогда не могли снижать налоги, потому что не было налогов. — Таггерт засмеялся.

— Не выпьете ли мадеры, Луис?

Он указал рукой на одно из кожаных кресел. Луис сел, а Таггерт взял с каминной полки хрустальный графин, а из серванта стаканы.

— За то, что вы нашли в Альпенхерсте второй дом. Я хочу, чтобы вы полюбили его так, чтобы мы стали бы постоянными соседями.

Они чокнулись. Мадера показалась Луису сладкой и крепкой, со сложным букетом. Букет и аромат разлили приятное тепло по телу.

— Вы знаете что-нибудь о мадере. Я считаю, что хорошая мадера выше любого портвейна. Эта мадера сделана по рецепту «солера». Вино переливается из бочки в бочку по мере того, как оно стареет. Прошу вас.

Он открыл портсигар на столе, который стоял между ними, и Луис уловил аромат тонкого табака. Луис взял сигару, и Таггерт зажег ее, потом взял сигару и себе.

— Виноград нужно вынимать из бочки точно в определенное время. Если не додержать или передержать, мадера получится либо посредственной, либо слишком сладкой. Хорошая мадера — это результат правильного выбора времени, что, в свою очередь, зависит от интуиции и решительности. Немногие люди обладают этими качествами в равной степени.

Да, он довольно приятный человек, подумал Луис. На него снова произвел впечатление костюм Таггерта: тонкая розовая рубашка с белым воротничком и черный бархатный пиджак. Луис затянулся сигаретой и отпил глоток вина. Они замечательно сочетались — вино и сигара. Таггерт спросил, нравится ли им с Даной дом, и, пока они разговаривали об Альпенхерсте, Луис смог рассмотреть остальные сокровища, находящиеся в комнате.

Рядом с дверью он увидел огромный стеклянный глобус, почти три фута в диаметре, установленный на деревянном столике, три ножки которого стояли на ковре из шкуры зебры. На стенке позади глобуса висела африканская маска какого-то племени. Маска была черная, глаза белые, а рот оранжевый. На противоположной стене висели темный щит, кожаный колчан и стрелы, а рядом со щитом — футляр, расшитый ярким красным бисером, и несколько старинных кремниевых пистолетов. Полдюжины картин и одна большая гравюра в тяжелой раме украшали стену над камином. Гравюра представляла собой сцену битвы из прошлого века, рукопашный бой и нацеленные в упор пистолеты. Тревожное чувство. Темные деревянные крылья вентилятора на потолке медленно вращались над их головами.

Луис думал, о чем говорит этот интерьер. О традициях и деньгах. Таггерт стоял на другой, более высокой ступени социальной лестницы, чем он, несмотря на это, старался, чтобы Луис чувствовал себя как дома. Он был богат, но, вероятно, очень одинок.

Они пили и молча курили. За высокими окнами небо совсем почернело. В том, что Луис не испытывал желания говорить, была виновата и мадера. С Таггертом он чувствовал себя легко, чего совсем не ожидал. Этот старик казался спокойным и немного грустным, вел себя как-то по-отечески. Как сюда попал этот глобус, размышлял Луис. Потом он вспомнил.

— Кенджи говорил, что ваш бизнес — горное дело.

Таггерт улыбнулся и кивнул, но промолчал, и Луис понял, что он ждет дополнительного вопроса.