Зов дельфина

Она вообще появлялась дома только поспать — да и то не каждый день. Бывало, что и на кушетке в дежурке подремать пристраивалась. Не то чтобы она боялась, что в ее отсутствие случится что-то ужасное, но что делать, когда внутри что-то шепчет, оглушительно так шепчет: хорошо бы за этим (тем, и еще вон тем) пациентом понаблюдать более внимательно, и, может, операция какая неплановая возникнет, а свободных рук не окажется. Сейчас, когда интернатура была наконец закончена и Лера стала полноправным (хотя бы с официальной точки зрения) врачом — разве можно думать о чем-то кроме работы? В отделении ее уже сейчас уважают, не считают сопливой свистулькой. И пусть в операционную пока допускают лишь вторым — и уж если очень повезет, первым — ассистентом, стоять «на подхвате» (сушить рану, развести полость, ну и шить, когда «первый номер» закончит работу) — это тоже опыт. Важный, необходимый, все через это проходили. Привыкали к мертвенному свету бестеневых ламп, начинали видеть красоту в переблескивании зажимов, скальпелей, ланцетов и слышать музыку в их металлическом перезвоне. Ничего нет лучше! Может, вот прямо в понедельник привезут какой-нибудь простенький аппендицит, а все почему-то окажутся занятыми — и Лера встанет к столу самостоятельно. А там и пойдет, и пойдет… Уже сейчас никто не смотрит на нее сверху вниз, и в обращении «коллега» не слышно насмешки, вот ни капельки! И опытом «старшие» делились вполне охотно. Не только Карина Леонидовна, но даже старая Марина Матвеевна, скептически называвшая всех интернов то «зеленью», а то и вовсе «ранними» (из молодых да ранних), Леру явно выделяла. Называла, правда, деточкой, но совсем необидно: ну-с, деточка, что вы тут видите? Гм, недурственно, ну продолжайте, продолжайте. И Лера, окрыленная, «продолжала».

Телефон пиликнул эсэмэской — судя по звуку, от мамы. Наверняка беспокоится, чем ее ненаглядная доченька питается и не надо ли помочь с домашним хозяйством. Щурясь на бьющее в окно солнце, Лера улыбнулась: ничего, мам, я справляюсь. И позвоню, только чуть-чуть попозже… вот честное-пречестное слово! И надо бы уже найти пару часов, заглянуть к вам с отцом — последний раз забегала, кажется, с Восьмым марта поздравить. Два месяца назад — ай-яй-яй! И звоню редко, особенно в последнее время… Лера вздохнула. Нет, родители поймут, конечно, и не обидятся, даже если она еще неделю не позвонит… но вообще-то свинство! Десять минут можешь отдыхать, разрешила она сама себе, а потом звони!

Родители ею гордились. Любили, заботились, это само собой, но для нее очень важно было именно это — гордились. Мама и вовсе ни на секунду не сомневалась, что ее единственная дочка станет светилом мирового уровня. Ну вот как доктор Рошаль, не меньше. Лере эти мечты казались почти забавными. Сама она ни о чем таком не думала. Все мысли крутились вокруг диагнозов, схем оперативного вмешательства и послеоперационного наблюдения, и — если уж сосредоточиваться на себе лично — о том, не появилось ли подходящих программ повышения квалификации. Какая слава, какая известность, бог с вами! Те, кто идет в медицину за славой, — они ведь и не врачи вовсе. А она просто находится на своем месте и делает то, что должна. Не кому-то там должна — себе самой. Вот и все.

Тетка Калерия недовольно поджимала губы: ладно, мол, когда про мужчину говорят, что он женат на своей работе, но ты-то, Лёлик, девушка! Тебе наряжаться надо, с молодыми людьми гулять, а то молодость пролетит, а ты так и будешь за чужими детьми горшки выносить. Своих давно пора завести, а ты так и бегаешь бобылкой, смотреть тошно!