Зов ястреба

В такой обстановке немудрено, если он и вправду начнёт распускать руки – он ведь понятия не имеет, кто она такая… Во всяком случае, Омилии хотелось верить, и при мысли о том, что Унельм Гарт её обманывает, что он – очередная хитроумная шутка, расставленная кем-то ловушка, ей стало грустно и противно. Стены комнаты как будто сжались сильней.

Кто и зачем вообще мог бы подстроить такое? Мать – чтобы проучить её и принудить к покорности раз и навсегда? Магнус?

Она сама не знала, почему после матери он первый пришёл ей на ум.

«Тень за троном».

Знал бы Биркер, где она сейчас и что делает, разочаровался бы в ней раз и навсегда. Биркер, её любимый братик, Биркер, которому не светит трон, Биркер, ночующий в библиотеке и плетущий паутину слов и интриг в парковой беседке…

Это из-за него – Омилия была посвящена в ту игру – динна Гелли выслали из столицы, а его жену освободили от брачных уз. Из-за него отец отказался от казавшейся выгодной сделки, что предложил посол из жаркого Рамаша. Из-за него на важной церемонии у храмовых служителей Корадела покрылась красной сыпью, которую была не скрыть никакими уловками, и расчихалась так громко, что обо всякой торжественности можно было забыть.

Омилия с досадой дёрнула створку окна ещё раз. Слишком душно – раз такие мысли начинают лезть ей в голову. Так можно до чего угодно додуматься – и из одного только нежелания думать о том, что действительно её волновало.

Она не привыкла не спать всю ночь напролёт – хотя иногда, зачитавшись или устроив вылазку к Биркеру, бывало, весь день зевала, из последних сил держась до вечера… Но сейчас Омилии казалось, что она никогда больше не захочет спать – да и как уснёшь, когда сердце колотится так громко?

Если эта ловушка, она попала в неё, и глупо – как выкрутиться и повернуть всё в свою пользу?

Если Ведела недооценила хитрость тех, кто плёл заговор против неё, и сейчас, в этот самый миг, найденные ею стражи не на жизнь, а на смерть бьются с заговорщиками, как в одном из её любимых романов?

Мир и Душа – если её пленят или убьют, мать просто убьёт её. Омилия в последний раз дёрнула створку, и тут дверь за её спиной тихо распахнулась.

На пороге стоял Унельм Гарт.

Он был ровно таким же, каким запомнился ей по встрече в дворцовом парке – даже лучше. Те же внимательные синие глаза, те же светлые волосы – он, кажется, пригладил их водой – шрам, о котором он ей рассказывал. На этот раз он был одет не в костюм с чужого плеча, а в хорошо сидящие на нём тёмные штаны, высокие сапоги на шнуровке, как у паритеров, кожаную куртку и рубашку – преувеличенно ярко-белую, как будто он купил её специально к их встрече. Тёмно-коричневый шейный платок был завязан, должно быть, щегольски с точки зрения любого здешнего жителя – но Омилии этот залихватский узел показался нелепым, и она нервно хихикнула.

И только тут осознала, что ведь и сама она сейчас не лучше – даже не успела снять Веделин плащ, и платье запачкалось по подолу, а волосы – растрепались.

Но Унельм Гарт смотрел на неё с таким восхищением, будто она явилась к нему в парадной мантии, при тиаре и покрове. Омилии вдруг разом стало безразлично, как она одета.

– Привет, – сказал он, стремительно входя в комнату и закрывая за собой дверь, – поверить не могу, что ты тут!

Он очень просто сказал это «ты» – как что-то, само собой разумеющееся – но почему-то в этом не было ничего оскорбительного. Скорее наоборот – он как будто удостоил Омилию чести, и от одной мысли об этом ей стало страшно и весело одновременно.

– Да я и сама не могу в это поверить, – пробормотала она, зачем-то продолжая дёргать злосчастное окно.

– Жарко? Дай, я помогу. – Он подошёл к ней и, касаясь её плеча собственным, одним сильным рывком отворил окно. Скрипнула рассохшаяся рама, и в комнату ворвался свежий ночной ветер, принёсший с собой запах листьев, близкого дождя и валового жира из прогоревших светильников.

Открыв его, Унельм Гарт вовсе не спешил отступить в сторону. Напротив, продолжил стоять рядом с ней, беззастенчиво сверля её взглядом. Очень близко – слишком близко – на миг Омилия подумала было, что точно, наверняка ошиблась, что приходить сюда не стоило – и в этот самый миг он моргнул, улыбнулся и отступил обратно к двери, туда, где притулился у стены единственный табурет.

– Я присяду?

– Пожалуйста. – Она села напротив, на самый краешек огромной кровати, с очень прямой спиной и гордо вскинутой головой – Корадела могла бы гордиться.

Некоторое время они сидели так же, молча, неподвижно; Омилия старалась не смотреть на Унельма Гарта – её взгляд метался от окна к стене и обратно – но в какой-то момент не удержался, соскользнул, и она увидела, что он нервничает – колени у него слегка подрагивали, несмотря на то, что лица так и не покидала восторженная и весёлая усмешка.

– Меня поразила секретность, с которой твоя подруга… Или служанка, так?.. Взялась за дело. Я уж думал, встречаться придётся где-нибудь в лесу под старым дубом или что-то вроде того, так что на всякий случай оделся потеплее. Кстати! Я принёс тебе подарок.

– Подарок?