Зов издалека

Юный следователь взял снимок и некоторое время разглядывал его на вытянутой руке. Потом поднес к глазам и положил на стол.

— Это может быть «Н» или «X».

— Может.

— Вам тоже так кажется?

— Похоже на «X».

— Или на китайский иероглиф.

— Интересно…

— Все иероглифы что-то обозначают. Я хочу сказать… это не буквы. Иероглифы обозначают предметы. Или понятия.

— Ты что, знаешь китайский?

— Учил в гимназии… Пару лет. Я шел по гуманитарной линии в Шиллерска.

— Шел, шел и дошел до полиции?

— А что, это плохо?

— Наоборот! Чем больше гуманистов в полиции, тем лучше.

Борьессон засмеялся, но быстро оборвал себя и снова посмотрел на снимок.

— Я могу сравнить с иероглифами в моих книгах и записях.

— А сколько их всего?

— Книг?

— Иероглифов.

— Десятки тысяч. Но в ежедневном употреблении гораздо меньше. Пара тысяч. Может быть, три. У грамотных.

Винтер не ответил, пристально изучая знак. Надо съездить туда еще раз, посмотреть на эту сосну. Какой-то дефект на коре. Наверное, обрезали сучья. А сосны разве обрезают? Это же не яблони… Как бы то ни было, сразу под шрамом на коре торчала слабенькая веточка. Знак каким-то образом вписывался в рисунок коры.

Надо съездить. От этого знака исходила грубая, пугающая сила, словно пришедшая из другого мира. Из царства зла. Послание из иного измерения, полученное всего несколько часов назад.

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.

Для него этот знак выглядел как буква «X». Странное совпадение. Мысленно он уже окрестил убитую Хеленой, по названию небольшого поселка неподалеку. Хеленевик.

Окрестил почти сразу, еще до того, как начал внимательно изучать красный знак на коре сосны. Хелена. Ему почему-то казалось, что это условное имя поможет узнать настоящее.

Хелена была мертва. У мертвых друзей не бывает, но он хотел стать ее другом. По крайней мере до того, как сумеет вернуть ей имя.

12

Винтер по вновь приобретенной привычке потер подбородок. Гладкая, упругая кожа. Он был один. Свет за окном убывал с каждой минутой, перетекая на другую сторону планеты.

Лампу он не зажигал. В кабинете все казалось черно-белым, без переходов. Бумажки, прикнопленные к пробковой доске, выглядели чистыми белыми прямоугольниками, хотя на них наверняка что-то написано.

Его окружала странная, непривычная тишина. И от этого еще сильнее заявляла о себе усталость. «Сейчас мы ничего больше сделать не можем. В эти первые часы мы сделали для нее все, что в наших силах».

Он закрыл глаза и увидел детское лицо. Открыл — исчезло. Опять закрыл — лицо появилось. Глаза смотрели прямо на него, не мигая. Девочка.

Он, должно быть, задремал, потому что чуть не упал со стула. В последнюю долю секунды резко извернулся и выпрямился.

Лицо маленькой девочки уже не стояло перед глазами. Но он его не забыл.

Зазвонил телефон.

— Вышел на работу?

Сестра.

— Рано утром. Очень рано.

— Что случилось?

— Somebody got murdered.

— Что?

— Somebo… кого-то убили. Извини — я процитировал название. Так называется один из лотов в альбоме. Я его слушал, чтобы прийти в себя.

Он угадал ее быструю улыбку.

— Само собой. Колтрейн?

— «Клэш». Английский рок-ансамбль. Мне его подарил Макдональд, английский коллега. Ты его знаешь.

— Ты же никогда в жизни не слушал рок.

— Именно поэтому.

— Что — именно поэтому?

— Это… в общем, не знаю. Захотелось чего-то нового.

— И как по заказу — новое убийство.

— Да…

— Значит, дело с избиением закрыто… Если это можно так назвать… Или отложили пока?

— С каким избиением?

— Твоя сотрудница… Ее же избили. Агнета с иностранной фамилией.

— Анета.

— Анета, да. Ее избили. И знаешь, кто мне только что звонил?

Винтер представил себе бассейн и голого загорелого мужика. Ощутил даже запах крема для загара.

— Догадываюсь.

— Разве можно быть таким дураком? Являешься к подонку домой и угрожаешь его убить!

— Он так сказал?

— Он сказал, что ты ворвался к нему и хотел задушить.

— Это не так.

— Так он сказал.

— Мне требовалась информация.

— Это не лучший способ.

Винтер не ответил. Попытался вспомнить детали — он уже успел забыть этот эпизод.

— Он несколько лет не подавал признаков жизни, — заметила Лотта, — и ты, кстати, тоже.

— Прости.

— Иногда мне кажется, ты перестал быть моим братом.

— Что ты такое говоришь…

— Тебя никогда со мной нет, особенно если ты мне нужен… Впрочем, это жалкие слова. К тому же перегиб. Просто мне порой необходимо с тобой поговорить.

— Я пытаюсь… Ты мне тоже очень нужна.

— Умело скрываешь.

— Исправлюсь.

— С возрастом?

— Быть старше — важно и полезно. И неизбежно.

— Тогда остается только пожелать друг другу счастья…

— Пожалуй…

— We’ll meet again, don’t know where, don’t know when…[6]

Конечно, сестра права. Когда ей было трудно, он ни о чем не мог думать, кроме своей… карьеры? Или как он назовет это теперь? Она права. Ему по-прежнему не хватает умения сочувствовать.

— Но мы говорили о Бенни Веннерхаге, — напомнила она. — Он звонил, скулил четверть часа и просил, чтобы я тебя к нему не подпускала.

— Я с ним поговорю.

— Это еще зачем? Один раз уже поговорил…

— Ты знаешь зачем.