Зов Ктулху

О своих снах он рассказывал все в той же причудливой, романтической манере, позволявшей с леденящей душу отчетливостью представить циклопический город, сложенный из илистых, позеленевших от влаги камней (геометрия его, пояснил Уилкокс каким-то странным тоном, была абсолютно невероятной), и услышать этот зловещий, настойчивый, непрерывный полузов-полувнушение из-под Земли: «Ктулху фхтагн, ктулху фхтагн…» Я знал, что эти слова составляли часть жуткой фразы, повествующей о полусонном бдении мертвого Ктулху в каменной гробнице, и признаюсь, что, несмотря на весь мой рационализм, они потрясли меня до глубины души. И снова мне показалось, что Уилкокс откуда-нибудь да прослышал о дьявольском культе — просто этот факт затерялся в массе столь же ужасных сведений, которые он когда-то почерпнул из книг или измыслил собственным умом. Могло же случиться так, что при столь обостренной чувствительности, свойственной молодому скульптору, мимолетно навеянный образ нашел подсознательное воплощение в его снах, затем в барельефе и, наконец, в страшной скульптуре, которую я увидел в его мастерской. В таком случае обман, которому поддался мой дед, носил абсолютно невинный характер. Явно относясь к весьма впечатлительному и не очень воспитанному типу людей, молодой человек не совсем отвечал моему вкусу, но при этом я не мог отказать ему ни в гениальности, ни в порядочности. Распрощался я с ним вполне дружески, пожелав успеха во всех его талантливых начинаниях.

Сущность дьявольского культа по-прежнему волновала меня самым странным образом, а временами я даже тешил себя мечтой о личной славе, которую могли бы доставить мне изыскания в этой области. Я побывал в Новом Орлеане, долго расспрашивал Леграсса и его коллег о ночном полицейском рейде и часами всматривался в ужасную статуэтку. Кроме того, мне удалось побеседовать кое с кем из оставшихся в живых болотных пленников. Старый Кастро, к сожалению, умер несколько лет тому назад. Все, что мне довелось услышать из первых уст, было по сути лишь более живым и подробным подтверждением записей моего деда, но от этого интерес мой только возрастал — я ощущал все большую уверенность в том, что нащупал реальный след древнего и глубоко затаившегося верования, и это открытие могло поставить меня в ряд выдающихся антропологов. Я все еще считал себя убежденным материалистом (на самом деле, мне просто хотелось им быть) и с почти необъяснимым упорством не принимал в расчет полное совпадение по времени и содержанию записей профессора Энджела со зловещими фактами, о которых столь упорно толковали газетные вырезки.

Но здесь существовало еще одно обстоятельство. Прежде я лишь подозревал, а теперь, боюсь, уже вполне уверен в том, что смерть моего деда отнюдь не была естественной. Я уже упоминал о том, что он упал замертво на узкой улочке, ведущей к его дому от старого припортового района, кишмя кишащего чужеземными ублюдками, после того, как его неосторожно толкнул какой-то негритянский матрос. Я помнил о преследованиях, каким подверглись луизианские болотные идолопоклонники, большую часть которых составляли матросы-полукровки, и ничуть не удивился бы, узнав о злодейском использовании ими отравленных игл и прочих тайных способах умерщвления людей, таких же древних и безжалостных, как и сами их запретные верования и обряды. Правда, Леграсса и его людей пока не трогали, но мне доподлинно известно, что один норвежский моряк, видевший статуэтку, теперь уже мертв. Разве не могли слухи о дотошных исследованиях, предпринятых моим дедом после встречи со скульптором, достигнуть чьих-либо недобрых ушей? Теперь-то я знаю — профессор Энджел умер потому, что знал или хотел знать слишком много. И неизвестно еще, не погибну ли я сам, последовав по его пути?

III Безумие, вышедшее из моря

Если небеса пожелают когда-либо снизойти до меня своей милостью, пусть сотрут они без остатка все последствия той злосчастной случайности, что явилась мне в образе пожелтевшего бумажного листа. Листок этот никак нельзя отнести к обычным вещам, на какие я мог бы наткнуться в круге своих повседневных дел — то был старый номер австралийской газеты «Сидней Буллитин» от 18 апреля 1925 года. Как это ни странно, но его обошло своим вниманием даже бдительное пресс-бюро, в свое время жадно выискивавшее повсюду материалы для научных изысканий моего деда.