— У нее из-за этой семейки крыша съехала. Говорил я ей: «Порви с ними, лапушка, двигайся дальше». А она — ни в какую. В этом вся Кукушка: вечно цеплялась за прошлое.
Когда Страйк отказался от предложенных ему белоснежных сигарет, Ги Сомэ закурил от гравированной зажигалки «Зиппо», а потом, звонко щелкнув крышкой, сказал:
— Жаль, что я сам не дотумкал нанять частного сыщика. Просто в голову не пришло. Хорошо, что другие додумались. Ну не верю я, что Кукушка покончила с собой. Мой психотерапевт говорит, что это у меня отрицание. Я дважды в неделю посещаю психотерапевта, но проку ровно ноль. Лучше уж на валиуме сидеть, как леди Бристоу, только это работе мешает. Когда Кукушка разбилась, я наглотался таблеток и ходил потом как зомби. А иначе я бы не вынес ее похорон.
Звяканье и дребезжание на винтовой лестнице возвестило приход Труди, которая дерганой походкой вошла в кабинет, неся черный лаковый поднос с двумя стаканами чая в серебряных, филигранной работы русских подстаканниках. В стаканах дымилась бледная зеленоватая жидкость с плавающими в ней жухлыми листьями. В вазочке горкой лежало тонкое, как бумага, печенье, будто приготовленное из угля. Страйк с тоской вспомнил запеканку с пюре и чай цвета красного дерева в «Фениксе».
— Спасибо, Труди. Принеси пепельницу, лапушка.
Девушка помедлила, явно собираясь запротестовать.
— Кому сказано! — рявкнул Сомэ. — Я тут хозяин, черт побери, захочу — вообще сожгу на фиг всю эту лавочку. Вынь, к дьяволу, аккумуляторы из щитка сигнализации. Но сперва подай пепельницу… — На той неделе, — обратился модельер к Страйку, — тут сработала пожарная сигнализация и включились спринклеры. Теперь попечители ввели запрет на курение во всех помещениях. Пусть в анал себе засунут этот запрет.
Он глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри.
— Ты принципиально вопросы не задаешь? Так и будешь нагнетать, пока человек сам не заговорит?
— Вопросы так вопросы, — согласился Страйк, доставая блокнот и ручку. — Когда погибла Лула, ты был за границей, так?
— Только-только вернулся, за пару часов до того. — Пальцы Сомэ, сжимавшие сигарету, чуть дрогнули. — Из Токио прилетел, восемь суток практически без сна. Сели в Хитроу примерно в десять тридцать, от разницы во времени совершенно никакие. Я в самолете вообще спать не могу. Если мне суждено разбиться, не хочу, чтобы это произошло во сне.
— Как ты добирался из аэропорта?
— На такси. Элса напортачила с заказом автомобиля. Меня должен был встречать водитель.
— Кто такая Элса?
— Козочка, уволенная за то, что напортачила с заказом автомобиля. Я чуть с ума не сошел, когда мне пришлось среди ночи искать такси.
— Ты живешь один?
— Нет. В полночь я лег в постель с Виктором и Рольфом. Это мои котики, — добавил он, сверкнув улыбкой. — Принял таблетку амбиена, пару часов покемарил, проснулся в пять утра. Включил новости на канале «Скай», а там этот хмырь в безумной ушанке из овчины стоит под снегом на улице, где жила Лула, и рассказывает, как она погибла.
Сомэ сделал глубокую затяжку и на следующей фразе выпустил изо рта завитки дыма.
— Я едва не окочурился. Подумал, что вижу это во сне или проснулся в каком-то другом измерении… Стал всем названивать… Сиаре, Брайони… у всех занято. А сам смотрю на экран и жду, что сейчас скажут: произошла ошибка, Лула жива-здорова. Я молился, чтобы это оказалась бомжиха. Рошель.
Он помолчал, как будто ожидая комментариев Страйка. Но тот, делая пометки в блокноте, только уточнил:
— Ты лично знаешь Рошель?
— Ну да. Кукушка ее даже сюда привозила. Та еще оторва.
— Почему ты так считаешь?
— Она Кукушку терпеть не могла. На дерьмо исходила от зависти; Лула не замечала, но я-то все видел. Халявщица чертова. Ни слезинки не проронила, когда Лула погибла. А ведь Лула ей, как оказалось… Короче, смотрю я новости и понимаю, что ошибки быть не могло. Я просто выпал в осадок.
Белоснежная тонкая палочка подрагивала у него в пальцах.
— Сказали, что соседка слышала какую-то ссору. У меня, конечно, первая мысль: Даффилд. Это он, говорю себе, выбросил ее из окна. Ну, думаю, надо всем рассказать, какая это сволочь, пусть каждая собака знает. Уже готов был свидетельствовать против него в суде. Если с моей сигареты упадет пепел, — продолжил он тем же тоном, — уволю эту ходячую порнографию.
Труди будто заслышала его угрозу: она резво засеменила по винтовой лестнице и снова появилась в кабинете, тяжело дыша и сжимая в руках массивную стеклянную пепельницу.
— Вот спасибо, — выразительно пропел ей вслед Сомэ, когда она, поставив пепельницу ему на стол, заспешила из кабинета.
— Почему ты решил, что это Даффилд? — спросил Страйк, убедившись, что Труди их не слышит.
— А кому еще Кукушка могла открыть дверь в два часа ночи?
— Насколько хорошо ты его знаешь?