— Говорили, — неприветливо подтвердил я.
— Дело в том, что это совсем недалеко отсюда, на другой стороне озера, так назывался… эмм… — он прочистил горло и, слегка понизив голос, продолжил, — коттеджный поселок, это очень странное место, однако, если бы вы меня спросили, ради чего людям стоит приезжать в Переславль, я бы не раздумывая назвал Иннсмут. Настоящий город-призрак. И это вам не какая-нибудь Старая Губаха или Постзомбийск. Знаете, говорят, будто в заброшенных городах обитают души погибших там людей, но что касается Иннсмута, то в нем таких душ особенно много, и не только людей, но и других, как бы сказать… невиданных существ, но только там…
— Неужели? — фыркнул я раздраженно.
Мужчина сделал шаг, выпучил глаза, и, слегка наклонившись, захрипел еще гуще, переходя на злобный шепот:
— Только там, в отличие от других подобных мест, чудовищ можно увидеть.
— Понятно, — кивнул я, стараясь скрыть злую улыбку. Мне удалось разглядеть у него глубокие морщины, старческие открытые мешочки под глазами, гнилые ржавые зубы, и сизую, полупрозрачную кожу на щеках. Ему было лет девяносто, не меньше. Изо рта воняло так, что летевшие оттуда брызги показались мне мухами.
— Конечно, — продолжил старик, раскачивая слова в вызывающей интонации, — это место не для девчонок. Не для трусов.
Ах, старики. Как дети. Решил взять меня на слабо.
— Вы сами-то их видели?
— Разумеется, — рассердился старик, — стал бы я говорить о том, чего не видел? Но второй раз я бы не хотел, потому что…
— И что же там случилось, что за инцидент? Что-то взорвалось? — спросил я.
— Как, — крякнул старик. — Взорвалось?! Чего это там могло взорваться? Нет, ничего там не взрывалось, просто однажды…
— Тогда что же?
— А вы меня послушайте, я вам расскажу, что случилось. Вы меня не перебивайте. Не надо меня перебивать и торопить. Не хотите слушать, так и не слушайте. Зачем мне с вами тратить время? Как будто дел других у меня нет…
Только теперь до меня дошло, что я вступил в контакт с наполовину сумасшедшим персонажем. Старик стал возмущаться, надувать щеки, таращиться и дергать руками, рассказывая про каких-то чудовищ, в которых, якобы превратились все узбеки и таджики из коттеджного поселка на дальнем берегу озера, и будто бы те, кто не захотел вовремя уехать, тоже теперь превращаются во что-то зловещее. Потому что зло, которое поселилось в этом треклятом Иннсмуте, обретает новые формы, и что правительству, как всегда, на все наплевать, на народ, на дороги, на пожары, на пенсионеров и вообще.
Я устал это слушать, захотелось срочно убежать. Я забрался в машину и направил автопилот в город. Удивительно, насколько субъективно люди воспринимают реальность. Взять этого старика — будь в сотне километров от Москвы какое-нибудь заражение, превращающее землян в чудовищ, об этом прозвенели бы все официальные каналы и робоблогеры. Откуда я знаю? На Земле полно самых разных пришельцев, и конечно не все из них белые и пушистые, или похожие на говорящих котиков. Были и такие, из-за которых на карантин закрывали не просто коттеджные поселки, но и большие многомиллионные агломерации. Старик просто отстал от жизни. К тому же, моя машина — моя крепость. Хотя дело даже не в безопасности, так здорово высвобождавшей мое туристическое любопытство, а в том, конечно, что мне вдруг стало безумно скучно. Жизнь показалась холодной серой рекой, которая проносится мимо, забирая тепло, а взамен оставляя тяжелую накипь, от которой грубеют чувства и стынут желания. Что раньше вызывало предвкушение и радость — теперь лишь холодная картинка, унылый повтор, не обещающий даже обмана.
Я остановил машину, увидев мелькнувшую в просвете между домами воду, то самое круглое озеро, что было сверху похоже на зеркало. Направил автопилота к нему, и вышел. Рыбный ветер с примесью тины окатил меня, словно из ведра. Многие не любят этот запах, когда в нос тянет цветущей над мягким илом водой и прибрежной сыростью пресного водоема. С таким, знаете-ли, робким привкусом железа и металлического холода. Я вышел к воде и, осмотревшись, чтобы никто не видел, достал сигареты. Это моя слабость, примитивные дымные сигареты. Страшно вонючие, с настоящим никотином и кисловатым щипанием в носу. Повсюду запрещены, а я — закурил. Подошел совсем близко к воде, к самому берегу, где в черной измятой грязи плескались жалкие озерные волны. Здесь, видимо, было неглубоко и по сторонам от меня росли мангры. Ах, эта черная грязь, серое небо и зеленые стебли, точно штрихи ленивого художника, это цвета моей печали и скуки. По большому счету, именно тогда все и началось. В этих мангровых палках я впервые заметил что-то странное.