Зов пахарей

«Двадцать пятого июня, в четверг, как раз накануне Вардавара, курдских старейшин вызвали на совет в деревню Мапупнек, возле Хута. На этом собрании, говорят, присутствовали Аджи Феро и женщина по имени Чуро. На следующий день Феро пришел в Хасгюх и предупредил армян: «Знайте, вас будут резать…»

В субботу человек двадцать видных людей, в том числе отец Тер-Кероб, пришли в Колосик к Аджи Феро просить защиты. В субботу же тысяча пятьсот вооруженных курдов ворвались в Хасгюх.

Мы с моим дядей Вагаршаком пошли в Колосик, Аджи Феро сказал Вагаршаку: «Иди домой и ни о чём не думай». В полночь Сло Онбаши послал за нами курда по имени Шаки, нашего огородника. Онбаши приказал ему отвести меня с Вагаршаком к себе домой и спрятать нас. На следующий день пришел к Шаки один из жандармов Кордона по имени Махмед. Он сказал Шаки: «Слеман Онбаши зовет Вагаршака». Дядя один пошел, меня не взял. Увидел я, что он запаздывает, и тоже пошел к Кордону. И вдруг вижу: выводят из дома моего дядю Вагаршака – на шее веревка, руки связаны за спиной.

Совсем немного времени прошло – жандарм Партка Чахо вернулся в Кордон с одеждой моего дяди Вагаршака в руках; на следующий день он выстирал эту одежду, смыл с нее кровь, надел дядин пиджак – дядя из Америки привез – и говорит:

– Хорошо сидит на мне, правда? На спине дырка есть, ну да ничего, залатаем. – Это он товарищу своему говорил.

Наутро в селе объявили: всем армянкам взять на два дня еды, в Битлис, мол, дочь немецкого короля прибыла, хочет армянок видеть. На меня и еще нескольких мальчиков надели женское платье и пустили вместе с женщинами, отправляющимися в Битлис. По дороге у нас отняли наши пожитки, разбили на небольшие группы и загнали в хлева и сараи возле села Эриштер. Нас заперли на ключ, поставили возле дверей вооруженную охрану, плеснули в ердик керосину и подпалили. Я стоял в яслях, прижавшись лицом к стене. От дыма и огня было невозможно дышать, жара с каждой минутой становилась нестерпимей. И вдруг одна из стен рухнула, и я выбежал, переступив через горящие балки.

На следующее утро Сло Онбаши велел мне и слуге своему, немому Хасо, пойти собрать всех армян, кто жив остался, привести в село. Дошли мы до самого Мкрагома. Хасо пошел к полю, а я спустился в ров. Я увидел трупы, сваленные друг на друга, и узнал Тер-Кероба; одна рука у него была отрезана, и на груди несколько ран, ножом, видно, ударили или кинжалом.

И еще я узнал старосту Муко и священника из Тарзy. Возле сарая лежало еще несколько трупов. Немой Хасо стал камнем разбивать головы мертвым, я занялся поисками своего дяди. И нашел его под камнями нагого. Я побежал немедля к Кордону, отыскал в каком-то пустом разоренном доме старый палас, вернулся, завернул тело дяди в этот палас и засыпал мертвого землей. Когда я вернулся в село, Партка Чахо сказал мне:

– Я должен спрятать тебя, отныне тебя зовут Хасан, запомни. – Потом сказал, что отправляет меня со своим братом в Партик.

Телега двинулась в путь. Когда мы проезжали мимо того места, где я засыпал своего дядю Вагаршака землей, я увидел, что палас с него сдернули и унесли, а тело лежит под палящим солнцем, открытое.

Чахо был в пиджаке моего дядюшки Вагаршака, а брюки и нижнее белье Вагаршака, выстиранные, сушились на телеге. Увидев тело, он спросил:

– Это твоего, что ли, дядю я убил?

– Да, – сказал я, – он недавно только вернулся из Америки.

Брат Чахо сошел с телеги, зашел в брошенный армянский дом, вытащил из амбара пять-шесть мешков пшеницы, погрузил все это на телегу, потом корову с теленком пригнал.

У Партка Чахо было две жены, одна – курдянка, другая – турчанка. Турчанка, на мое счастье, оказалась добрая. Но курдянка подучила своего сына, моего ровесника, убить меня. И на следующий день, когда я пошел пасти их скотину, этот мальчишка с тремя дружками погнался за мною – убить меня хотел. Я побежал, не разбирая дороги, и вскоре был в Хасгюхе.

Куда деваться? Я пошел к Кордону. Гамид Онбаши допросил меня и решил на следующий день отвести в Муш. Я взял две кирки и две лопаты и вместе со слугой-армянином Кордона пошел туда, где вчера лежало на солнцепеке тело моего дяди Вагаршака. Где-то близ дороги в Мкрагом, возле сараев, мы вырыли яму и положили туда тело.

И потому, что к этому времени совсем уже стемнело, мы не смогли похоронить Тер-Кероба. Слуга-армянин вытер слезы рукавом и прошептал: «Кинжал фидаи склонился перед твоим крестом, чтобы Аджи Феро спасся, но кинжал Аджи Феро ни тебя не пощадил, ни твой крест…»

По дороге нам встретились два армянина из местных крестьян, они косили для коней Кордона траву.

– Ах, вы еще живы, еще и траву косите?! – Несколько жандармов, направлявшихся в Мкрагом понося веру армян, налетели и убили обоих крестьян. На траве рядом с убитыми остались лежать их косы.

По прибытии в Муш я узнал, что русские совсем близко. Ужасный переполох начался среди турецкой части населения. За короткое время они сделались хозяевами движимого и недвижимого имущества армян. Это, что ни говори, было немалое богатство. Как же теперь переправить все в безопасное место?