Зов серебра

– Она сначала красивая-красивая, а потом страшная-страшная. – Горыныч улыбнулся, снова пригладил волосы. – Но я ее совсем не испугался. Даже когтей…

Когти… Вот уже от второго человека Роман слышит про когти. И если свидетельства Горыныча еще можно принять за плод больной фантазии, то Алена Петровна казалась весьма здравомыслящей дамой. А у Евы на груди и под ключицами царапины, словно от когтей…

– У кого когти, Гордей? – спросил Роман, боясь спугнуть свою удачу.

– У тетеньки. Я ее помню… Вот такие когти! – Горыныч развел в стороны руки, показывая размер когтей. Получалось впечатляюще. Куда там саблезубым тиграм!

Ладно, с когтями можно разобраться позже, а пока надо спросить о том, ради чего он и нашел Горыныча.

– Гордей, ты сегодня ночью выходил из дома?

Прежде чем ответить, Горыныч запрокинул улыбающееся лицо к небу.

– Звезды у нас здесь очень яркие! Я знаю Большую Медведицу, и Маленькую тоже могу найти. Только ночью, днем они не видны.

– А кроме Медведиц, ты кого-нибудь еще видел? – Надежда таяла с каждой секундой разговора. Горыныч был добр, приветлив и… совершенно безумен.

– Волков видел. Одного большого и трех поменьше. Я волков боюсь… Она велела не бояться, говорила, что меня никто не посмеет обидеть, а я все равно боюсь… И пахнет от них плохо… псиной.

Все, эксперимент не удался, можно уходить.

– Хорошо, я тебя понял. – Роман встал с пня, отряхнул штанины от налипших опилок.

– Ты не понял, – сказал Горыныч и снова поковырял ногтем забинтованную руку. – И она не понимает. Вам нельзя здесь. Никому нельзя.

– Ты про кого сейчас, Гордей? – Собравшийся уже было уходить Роман замер. – Ты про Еву?

– Змей ее не любит. – Горыныч снова улыбнулся, на сей раз виновато. – Тебя он тоже не любит. – Он подумал немного и добавил: – Змей вообще никого не любит, кроме меня.

– Кто такой змей? Как он выглядит?

– Как выглядит? – Горыныч посмотрел на него удивленно, словно это Роман был слабоумным. – Как чудовище. Мне повезло, что я ничего не чувствую, правда? Амалия говорит, что это плохо, что мне нужно быть осторожным, потому что боль предупреждает о несчастье. А я считаю, что все равно повезло.

– Почему?

– Потому что всем было больно, все кричали и хотели умереть, а я не кричал. Ну, как ты не можешь это понять?! – Горыныч вдруг пришел в возбуждение, закружился на месте, по-птичьи размахивая длинными руками. – Из нас троих только мне было не больно, поэтому я самый главный.

Горыныч все кружился, махал руками, а Роман, глядя на него, вдруг подумал, что, возможно, в этот самый момент он говорит о тех двух детях, которых похитил его отец, детях, которых так и не нашли.

– Вас было трое? – спросил он осторожно, боясь спугнуть неверным словом.

Горыныч перестал кружиться, кивнул.

– А где те двое? Гордей, ты можешь показать место, где вас держали?

– Она сказала, что я особенный. Только я один особенный и должен этим гордиться. А про остальных она велела не думать. – Гордей наклонил голову, посмотрел на Романа искоса. – Я почти и не думал. Иногда только по ночам. Я сплю плохо. Все ночью спят, а меня тянет куда-то. Если звезды на небе есть, я на них смотрю. Лучше всего, когда звезда падает. Амалия сказала, что можно загадывать желания. И я загадывал.

– Ты хотел, чтобы они вернулись? – догадался Роман.

– Да. – Горыныч подошел так близко, что удалось разглядеть, какого удивительного цвета у него радужка. – Я особенный, мои желания сбываются. – Обе ладони он положил Роману на плечи, заглянул в глаза, а потом с силой, до боли, сжал пальцы. Роман скрипнул зубами, но не отстранился.

– Где они, Гордей? – спросил сквозь зубовный скрежет.

– Вам нужно уезжать. – Горыныч разжал пальцы, отступил, взял в руку топор. Жест получился угрожающий. – Это плохое место, тут все умирают. Я не хочу, чтобы вы умерли. Я буду ждать, когда упадет еще одна звезда, и загадаю желание. Я особенный, мои желания сбываются.

– А место? – Роману не хотелось сдаваться, но топор в руках Горыныча выглядел весьма устрашающе. – Ты можешь показать место, где вас держали?

– Там была вода. – Заскорузлым пальцем Горыныч проверил остроту лезвия и, судя по улыбке, остался доволен. – Очень много ледяной воды. Сначала вот по сюда! – Он черкнул ребром ладони себя по горлу. – А потом выше. Только я смог выдержать, потому что я особенный. Мне не было больно, честное слово. Мне было страшно. Мне и сейчас иногда страшно…

– Выжил только ты? В той воде? – Вдруг заледенели и руки, и уши, будто бы это сам Роман сейчас барахтался в холодной воде.

– Ты такой глупый, хоть и смелый. – Свободной рукой Горыныч погладил его по голове. Как маленького. – Мы все выжили. Втроем… – Сказал и едва уловимым движением загнал топор по самое топорище в пень. Как перышко…

…Освободиться от ледяных объятий чужого страха получилось только в салоне джипа, да и то лишь после того, как Роман на полную мощность включил обогрев. Про какую воду говорил Горыныч? В какой воде купалась этой ночью Ева? Что вообще, черт побери, происходит?!