Зов Сирены

— Да, да, если хочешь… Это для меня хуже смерти. Правда… Вот ты сейчас стоишь передо мной, такой в себе уверенный, такой чужой, такой… Уже не мой… Да, наверное, я больна, Митя. Ты прав. Ты — моя болезнь. И только ты можешь спасти меня. Ведь ты не хочешь, чтобы я умерла? Неужели ты мне откажешь в том, чтобы… Чтобы я жила, Митя? Ведь ты не жестокий человек, я знаю… Прошу тебя!

— Ой, ну хватит. Не преувеличивай, Вик. Оставь этот монолог для книжного романа.

— Какого романа?

— Ну… Помнится, ты собиралась писать романы.

— Глупости говоришь, Митя… Какие романы? Вся моя несчастная жизнь — уже готовый роман. И только ты можешь переписать ее набело. Только ты, больше никто. Повторяю — только ты можешь меня спасти.

— Не надо такого пафоса, умоляю. Смешно слушать, правда.

— Смешно? Тебе смешно? Я дошла до последней точки, а тебе смешно? Я умираю, а тебе смешно!

— Да ладно, Вика, не умрешь. Поживешь еще. Дай мне пройти, опаздываю.

— Нет! Погоди еще, Мить. Ты не можешь со мной так, я же люблю тебя! Я очень люблю тебя! Я поняла, я… Я буду другой, Мить, обещаю.

— Не будешь ты другой. Да и не любишь. И не любила.

— Нет, я люблю тебя, люблю!

— Кого любят, Вик, тому желают добра и хотят сделать его счастливым. А тебе просто хотелось держать меня рядом. И все. Тебе совершенно было наплевать, счастлив я или нет.

— Да, ты прав. Да, в этом моя проблема, я согласна. Может, я не умею любить по-настоящему, да. Но мне от этого не легче, Митя! Ты ушел, и такая пустота кругом, такая невыносимая мука, что хочется биться головой о стену, расцарапать себе в кровь лицо, это так ужасно, Митя, пойми… Не уходи, пожалуйста. Я безумно тебя люблю.

— Боже… Да ты пойми, Вик, не бывает любовь безумной! Безумной бывает несчастная страсть, у которой нет ничего общего с любовью. Когда любят — радуются и смеются, а не страдают и не сходят с ума.

— Значит, у тебя уже есть?.. Есть с кем радоваться и смеяться? А мне что, умирать? Но это невозможно, нет… Или ты вернешься ко мне, или я… Это будет на твоей совести, Митя!

— Ой, только не надо меня пугать, ладно? Все, прости, у меня нет больше ни минуты… Дай пройти, Вика!

Митя взял ее за плечи, отодвинул, как посторонний предмет, шагнул к машине, плюхнулся на сиденье, торопливо захлопнул дверь. Боковым зрением видел, как она быстро пошла куда-то, роясь в сумочке. Ага, наверняка ключи от машины ищет… Точно, вон ее машина стоит, у обочины припаркована. В погоню, что ли, собралась? Этого еще не хватало!

Вика точно за ним поехала. В шпионов решила поиграть.

«И не свернешь никуда, не оторвешься, а время поджимает, — думал про себя Митя. — А впрочем… Почему надо отрываться? Я что, прячусь? Если ей так приспичило, пусть поглядит, как мы с Женей в кафе зайдем… Может, и вылечится от своего болезненного безумия. Успокоится наконец».

Женя сидела на скамье в скверике, лицо ее было немного растерянным и грустным. И вообще, она была какая-то другая. Не такая загадочная, как там, в Париже, на мосту Александра Третьего. По крайней мере, глядя на нее, je suis malade уже не вспоминалась. А может, это и хорошо для Жени, что не вспоминалась…

— Привет, Жень! Извини, я опоздал, так получилось.

— Ой, Митя!.. Здравствуй. А я решила, что ты уже не придешь. Ну что, идем? Глеб уже в кафе, я видела, как он заходил.

— Идем. А как мне себя вести, сориентируй?

— Да как хочешь… Мне же, главное, для себя нужно определить, что я окончательно свободна. Или не свободна… Я не знаю, Мить. Как получится, так и получится.

— Хорошо… Как скажешь. В любом случае рад буду тебе помочь.

— Спасибо, Мить.

В фойе Женя, раздевшись, долго стояла перед зеркалом, дрожащими пальчиками поправляя волосы. Митя вздохнул, глядя нее, но ничего не сказал. Да и что он мог сказать? Возьми себя в руки? Будь смелее? Нет, словами тут не поможешь. Ему ли не знать…

А Глебу он поначалу удивился. В том смысле, что ничего от рокового красавца в нем не наблюдалось. Хотя потом он понял — это все лишь на первый взгляд… На самом деле есть в таких мужиках своя роковая харизма, есть. Именно в таких. В каких? Да черт его знает в каких… Вроде и ни в каких.

Вроде обыкновенный крепыш-флегматик. Ни одной эмоции на лице, ну, может, кроме надменной вежливости. Черты лица яркие, подробно вырезанные, все само по себе красивое — что глаза, что нос, что рот. Рубашка черная, из очень дорогих, парфюм тоже весьма дорогой, небрежно теплый. И лысина. Ухоженная, гордая, гладкая.

— Здравствуй, Глеб! — с улыбкой произнесла Женя, садясь за стол. — Познакомься, это Дмитрий! — Она посмотрела на Митю, будто помощи попросила. И проговорила уже тише: — Дмитрий, а это Глеб… Познакомься…