Зов смерти

Со сном дела обстояли плохо. В темноте накатывала волна непонятного страха и становилось совершенно не до сна! Хейзел ругала себя на чем свет стоит за надуманные глупости и страхи, и тем не менее заснуть в темноте не получалось. В новогоднюю ночь, после того как Эмили задремала в импровизированной спальне на первом этаже, она долго сидела у себя в комнате со включенным светом и прислушивалась к праздничному шуму на улицах, эхом разносившемуся над макушками деревьев. Ров

но в полночь отовсюду раздались радостные крики. «Вот оно — настоящее единение!» — с грустью подумала Хейзел.

В первый новогодний день утром первым делом по телевизору показали традиционный «Парад роз», а потом футбольный матч. Мать и дочь целый день не заходили в кухню, перебиваясь чипсами, чесночными хлебцами и поп-корном. К пяти вечера, когда за окном стемнело, Хейзел казалось, что она опустошила все запасы торгового автомата. Тогда же мать заявила, что хочет провести первую ночь в новом году в своей постели. Не спеша вдвоем они поднялись по лестнице, и в семь часов Эмили была уже в кровати.

— С Новым годом, Хейзел! — сказала мама, укладывая тонкие руки сверху на простыню.

— И тебя тоже! — откликнулась дочь.

Позже она лежала на кровати в своей спальне с открытыми глазами. Наступила глубокая ночь, а Хейзел не могла отвести взгляда от желтого круга света на потолке, отбрасываемого настольной лампой. В который раз перед глазами возникла картина разлетевшихся по хижине мозгов Питера Маллика и падающего на пол, словно надломленного тела. Вновь охватило удивительное чувство, что жизнь продолжается. А те люди, с молитвой на устах отдавшие себя в руки Маллика, — за что умерли они? Если единственный человек с глубокой верой прав, тогда он пророк. Если нет, тогда глупец. Но кто умер в той лачуге в лесах? Пророк или глупец? А кто выжил? От этих мыслей Хейзел обдало холодом с ног до головы.

Прошел час, а сна не было и в помине. Хейзел вышла в коридор и бесшумно толкнула дверь в комнату матери. Эмили тот час открыла глаза.

— Хейзел? Это ты?

— Да, я. Можешь подвинуться?

— Зачем?

— Лягу с тобой.

Пристально посмотрев на стоящую у края кровати дочь, Эмили Микаллеф с трудом подвинулась, а Хейзел поправила простыню.

— Со мной все хорошо, милая.

— Знаю и все равно боюсь упускать тебя из виду.

В полумраке она разглядела едва заметную улыбку матери.

— Ты не хочешь оставаться одна.

— Ага, — призналась Хейзел, — и это тоже.

— Я слишком устала и не смогу бодрствовать с тобой, дорогая.

— Ничего страшного, мама.

— Если хочешь, включи радио.

Она дотянулась до тумбочки и нажала кнопку. Оркестр исполнял незнакомое произведение, тихое и умиротворяющее. Наверное, меломаном ей так и не стать, но Хейзел вдруг представила людей с разными инструментами, и каждый по отдельности издает свой звук, а все вместе они сливаются в мелодию!

— Мама?

— Я все понимаю, Хейзел.

Мать и дочь лежали в кровати, слушая тихую музыку.

— Наш городок перестал быть провинциальной дырой, и мы больше не живем в своем тесном мирке, правда?

— Да, — откликнулась Эмили, — те дни ушли безвозвратно!

Она открыла глаза, не понимая, удалось ли ей заснуть хоть на минуту. Так же тихо играла музыка. Хейзел прислушалась к глубокому и ровному дыханию матери, к тихому скрипу старых деревянных полов и стен. Вот он — ее дом! А там, снаружи, в овраге сплели оголенные ветви деревья, за которыми спряталась темная ночь, нависшая над родным городом. Над городом, где родилась и выросла Хейзел Микаллеф!