Этот поздний летний вечер в небольшом провинциальном городке на берегу Иргиза — извилистого притока широкой и величественной Волги — ничем не отличался от десятков и сотен других. Такая же тихая безветренная погода; те же тусклые желтые фонари на страшных бетонных столбах с облупленными до арматуры боками; столь же пьяная молодежь, небольшими стайками бороздящая центральную площадь. Подслеповатые окна магазинов, редкие припозднившиеся легковушки… Нищий заштатный городок, коих на российских просторах не счесть. Сорок тысяч измученных безденежьем жителей, бессильно матерящихся в адрес «другого государства» — самодовольной Москвы; несколько средних школ; два профтехучилища, громко именуемых «колледжами». Пяток еле живых заводиков; железнодорожный вокзал с автостанцией; истерзанная реформами воинская часть с аэродромом на окраине. Ну и обязательные атрибуты любого районного центра: администрация, больница, отделения милиции и сбербанка, элеватор и налоговая инспекция… Имелись в «светоче» степного левобережья и развлечения: пляж, подобие парка с аттракционами, кинотеатр и десяток закрывающихся с заходом солнца кафе. А так же парочка серьезных питейных заведений, одно из которых; ночной клуб «Седьмая мельница», находился в просторном подвале старого купеческого дома по улице Горького.
В отличие от единственного пугачевского ресторана «Иргиз», вход в этот клуб был наглухо перекрыт для шпаны, замусоленных работяг и прочих смертных. Зато клубные карты, предъявлявшиеся на входе вместо пропусков, имелись у каждого представителя местного бомонда: у чиновников, бизнесменов, ментов. Подобная избирательность в клиентуре резко снижала доходы владельца «Мельницы» и в то же время служила гарантией спокойной и долгой деятельности. Где еще отдохнуть от праведных дел уставшему, обессиленному, опустошенному «слуге народа»? Да так отдохнуть, чтоб этот проклятый народ не совался с просьбами, не докучал своим нищим видом, не мельтешил перед глазами! Конечно же, там, куда вход стерегут молчаливые вышибалы.
Еще одним элементом, привносящим разнообразие в работу клуба, была небольшая сцена. Двери для посетителей гостеприимно распахивались в шесть вечера, гости разогревались водочкой и легкой закуской. А после десяти на сцене появлялись пятеро музыкантов и радовали публику живой музыкой под восхитительные, горячие блюда.
Безыскусный интерьер «Мельницы» возвращал в совковые времена; коллектив поваров, официантов и нескольких вышколенных охранников трудился до рассвета; меню было добротным, но без особенных изысков. В общем, как довольно говаривали завсегдатаи: на тысячу рэ лавандоса здесь набьешь брюхо и напорешься до полного отказа печени…
По темным улицам Пугачева неспешно вышагивал симпатичный плечистый мужчина лет тридцати пяти с жестким гитарным футляром за спиной. Правильные черты лица, потухший, исполненный равнодушием взгляд; длинные, давно не мытые волосы; размашистая походка. Расстегнутая кроткая куртка из толстой старой кожи, именуемая в народе «косухой». Под ней — темная футболка с каким-то бело-красным росчерком на груди, потертые черные джинсы и не чищенные узконосые туфли. Впрочем, выцветшую и давно утерявшую свежий вид одежду поздним вечером все равно никто бы не заметил. Разве что самые трезвые гости ресторана, перед которыми гитарист намеривался выступать на маленькой сцене.
От домишки, в котором мужчина снимал комнату, до места работы было двенадцать минут прогулочным шагом — ровно пять кварталов по улице Максима Горького. Ровно пять коротких деревенских кварталов, сплошь состоящих из одноэтажных халабуд с палисадниками и воротами, выкрашенными в неизменный сине-зелено-коричневый колер. Перед палисадниками находилась «нейтральная полоса», поросшая сорняком и кустарником. Ближе к центральной части улиц две полосы смыкались, образуя проезжую часть, местами покрытую кусками асфальта, но чаще состоящую из серебристых цепочек луж в грязной колее.
Обходя и перепрыгивая блестевшие в лунном свете «озера», мужчина внезапно насторожился. Остановившись у куста сирени, прислушался. Так и не обернувшись, двинулся дальше…
На ближайшем перекрестке решил сделать крюк и повернул влево. И снова, замедлив шаг, навострил уши. А, снова выбравшись на Горького, перемахнул стопку горбыля, скинул с плеча гитарный футляр, затаился. И стоял, прижавшись спиной к гаражной стене, покуда не показались две крадущиеся вдоль палисадников тени.
Темные фигуры сбавили темп преследования, о чем-то пошептались. Рванули дальше и вдруг…
Вылетевший из мрака кулак сбил первого. Второй глухо охнул от удара ногой.
Музыкант порылся в кармане, присел на корточки. У лица одного из поверженных щелкнула зажигалка.
— О, да вам еще сопли памперсами вытирать. К тому же обкуренные, засранцы!.. — разочарованно проворчал он. Притянув за грудки ближайшего, пообещал: — Еще раз увижу — продам в рабство пидарасам. Понял?
— Угу.
Подхватив футляр с инструментом, гитарист двинулся дальше, сожалея и посмеиваясь над несостоявшимся приключением…