Зови меня своим именем (ЛП)

— Почему ты так говоришь?

— Почему? Потому что я думаю, ты можешь причинить мне боль, я не хочу чувствовать боль, — она задумалась на мгновение. — Не то чтобы ты хотел причинить мне боль, но ты всегда меняешь свои решения, всегда ускользаешь, так что никто не знает, где тебя найти. Ты пугаешь меня.

Мы шли так медленно, что когда мы остановили наши велосипеды, то даже не обратили внимания. Я наклонился к ней и легко поцеловал в губы. Она прислонила велосипед к закрытой двери магазина и сказала:

— Поцелуешь меня снова?

Используя подпорку, я оставил велосипед на середине улицы и, поскольку мы стояли близко, взял ее лицо в ладони, наклонился, и мы начали целоваться. Мои руки были под ее свитером, ее пальцы — в моих волосах. Я любил ее простоту, ее откровенность. Это было в каждом слове, что она сказала мне этой ночью: беспрепятственно, открыто, человечно. Ее губы отвечали моим без промедления, без резкости, как будто связь между ними и бедрами была мгновенной. Поцелуй в губы не был прелюдией к более полноценному контакту, он уже был этим контактом. Между нашими телами не было ничего, кроме одежды, поэтому меня совершенно не удивило, когда ее рука скользнула между нами и нырнула за ремень брюк.

— Set duro, duro³⁶, — и это была ее откровенность, раскрепощенная и непринужденная, от которой я возбуждался еще сильнее.

Я хотел взглянуть на Марсию, посмотреть в ее глаза, пока она держала меня в своей руке, и сказать, как давно хотел поцеловать ее. В тот момент для меня было важно предстать перед ней другим человеком, который позвонил ей сегодня вечером и забрал ее из дома. Отстраненный, безжизненный мальчик пропал. Но она оборвала меня:

— Baciami ancora³⁷.

Я поцеловал ее снова, но мои мысли устремились к берме. Стоит ли предложить ее? Нам придется ехать на велосипедах минут пять, даже если мы срежем и поедем прямо через оливковую рощу. Я знал, что мы наткнемся на другие парочки в округе. Еще был пляж. Я использовал его раньше. Все использовали. Я бы мог предложить свою комнату, никто бы в доме не узнал или не придал значения.

В сознании вспыхнули возможные картины будущего: она и я сидим в саду каждый день после завтрака, на ней бикини, которое всегда подстегивает меня пригласить ее поплавать.

— Ma tu mi uuoi veramente bene?^{38 —} спросила она. Пришло ли это из ниоткуда или это было проявление все той же уязвленной потребности получить ответы и успокоиться? Это преследовало каждый наш шаг после книжного.

Я не мог понять, как дерзость и грусть, как «такой твердый» и «я тебе действительно не безразлична» могут быть так тесно связаны друг с другом. Я не мог никак вникнуть: как она, казалось бы, настолько ранимая, полная сомнений в себе и страхов, при этом готова вверить их в чужие руки; как она находит храбрость забраться ко мне в плавки с невозмутимым безрассудством и сжать мой член.

Пока я целовал ее, все больше распаляясь, а наши руки блуждали по телам друг друга, я вдруг придумал записку для него. Я собирался подсунуть ее под дверь той же ночью: «Я не могу выдержать это молчание. Мне надо с тобой поговорить».

***

Уверенность крепла во мне вместе с занимающимся рассветом. Марсия и я занялись любовью в пустынном уголке пляжа, то место было прозвано «Аквариум»: ночные презервативы неизбежно подхватывали волны, и они дрейфовали меж камней, напоминая вернувшегося лосося в реликтовой воде. Мы договорились встретиться позже этим днем.

Сейчас по пути домой я любил ее запах на моем теле, на моих руках. Никакого душа, мытья рук, салфеток, полотенец. Я оставлю его на себе, пока мы не встретимся вечером. Часть меня все еще наслаждалась этой роскошью новообретенной, граничащей с отвращением, милосердной волны безразличия к Оливеру. Вернувшаяся легкость одновременно радовала меня и доказывала, насколько непостоянным я был, в конечном счете. Возможно, он чувствовал мое стремление лишь переспать с ним и покончить с собственными сомнениями раз и навсегда и потому инстинктивно решил держаться от меня подальше. Что ж, буквально несколько ночей до этого я чувствовал такое сильное желание принять его тело в свое, что практически выскочил из кровати и отправился к нему, а сейчас эта идея не могла даже возбудить меня. Возможно, вся эта история с Оливером была следствием изнуряющей жары последних дней, но я нашел прекрасный способ от нее избавиться. Мне надо было лишь сохранить запах Марсии на руках. Я любил женское в женском.

Тем не менее это не была абсолютная победа: как у наркоманов после реабилитации, зависимость всегда могла легко захватить меня вновь.