Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века

На звук первой обернулась валиде. Может быть, ожидала от своей строптивой невестки чего-нибудь подобного. На ее лице, прикрытом легкой кисеей, Хюррем прочла такое неприкрытое торжество! Ну наконец-то зарвавшаяся выскочка оступилась! Теперь ее прогонят, и валиде снова будет обладать полной властью, к которой привыкла, которой и обладала, пока в гареме не появилась эта медноволосая бешеная кошка!

Вторым обернулся султан, на его лице явно читалось недоумение. Третьим обернулся посланник – видимо, старался приклеить к лицу подобающую данному случаю маску, да так и не придумал, какая именно больше всего в этой ситуации подходит. Поэтому его выражение лица было вежливо-нейтральным.

Остальные повернуть головы побоялись.

Хюррем сделала реверанс – вполне европейский – и, сделав служанкам знак оставаться на месте, быстрыми легкими шагами пошла к мужу.

К счастью, Сулейман, видимо, и в самом деле любил «свою маленькую Хюррем»: чтобы сориентироваться, ему хватило всего пару секунд. Конечно же, его – пускай и такое короткое – замешательство не укрылось от глаз посланника, но в искренности его улыбки, обращенной к жене, сомневаться не приходилось.

– Хочу представить вам свою жену, хасеки Хюррем.

Хасеки? Нет, конечно, она знала – помнила, что когда-то той, «настоящей», Роксолане султан присвоил такой титул, кажется, даже придумал его ради нее, но сейчас услышать это в свой адрес как-то не ожидала.

Посланник моментально «надел» лучшую из своих улыбок. Ну, по крайней мере – самую широкую. И старательно поклонился. Возможно, даже ниже, чем кланялся валиде, потому что, склонив голову в ответ на поклон посла, Хюррем краем глаза увидела, как та поджала губы.

А послу-то неуютно! Еще бы – султан ему так явно демонстрирует свою идиллию с женой: в такой ситуации, даже если идиллия наигранная, сразу становится понятно, что он со своим подарком, что называется, «ткнул пальцем в небо». И посол поклонился ей еще раз, причем намного ниже, чем в первый.

Он явно не знал, что сказать. Впрочем, сама Хюррем тоже не знала. Мчалась сюда, готовая наговорить дерзостей, а сейчас – растерялась.

– Чем мы обязаны такому щедрому подарку, эфенди?

Она специально использовала это обращение, которое, в общем-то, не полагалось применять не к османам. Да, так именовали и военных, и штатских, особенно когда хотели польстить, но – османов! А назвать так посланника другого государства, тем более – христианского, пусть и находящегося в вассалитете у Османской империи, было неправильно. Тем самым она хотела подчеркнуть, что он – христианин! – ведет себя как турок, покупая невольниц и тем более даря их. Но посол, похоже, намека не понял, посчитал, что к нему обратились так из вежливости.

А вообще, конечно, ей для начала следовало бы узнать, как правильно обращаться к посланнику – в таком случае, конечно же, подобрать неправильное обращение было бы гораздо проще. Только у кого узнать-то? У мужа поинтересоваться ненароком? Типа: «Ответь мне на такой вопрос, дорогой, а то я тут задумала сорвать тебе аудиенцию с послом…»

Однако неудача не остановила ее. В конце концов, она хоть и Хюррем и ощущает себя именно Хюррем давным-давно, но и Стаська Самойлова еще живет в ней. Поэтому она доведет все до конца.

Медленно прошла она вдоль строя девушек. И в самом деле хороши! Многие – куда красивее ее! Да что там – многие, почти все. И – моложе. Правда, у многих живот куда… рельефнее, чем у нее, ну да здесь заметный живот – это один из главных признаков красоты. Кто бы только знал, каких ей усилий стоило сохранить плоский живот после вторых родов! После первых еще как-то сам втянулся… ну, или почти сам. А после вторых… Ей, с ее узкими плечиками, узкими бедрами, тонкой – если смотреть сзади – талией для полного счастья только пузяки и не хватало! Пришлось делать упражнения, словно сумасшедшая. Качать пресс, задирать ноги, делать скручивания. Вспоминать все, что только когда-то доводилось читать по этому поводу. Вместо гантелей она еще давным-давно приспособила два одинаковых массивных серебряных кувшина. Помнится, однажды новая служанка, решив угодить госпоже, налила в один из них воду, думала цветы туда поставить, а Хюррем взяла, чтобы позаниматься, да и облилась с ног до головы. Как она тогда смеялась – и над собой, мокрой словно мышь, и над перепуганной девушкой-прислужницей, которая ожидала чего угодно, но только не смеха госпожи и, кажется, решила, что та спятила… Господи, к чему сейчас эти воспоминания?!

– Хороший товар. – Она повернулась к послу. – А вы – плохой посол, господин Кватерник.

– Почему, Ваше Величество? – От неожиданности тот «титуловал» ее по-европейски. Не ожидал ни этой ее фразы, ни того, что она знает его фамилию.

– Вы ведь приехали о чем-то просить, верно?

Тот опустил глаза.

– И я даже знаю, о чем именно. Вы ведь хотите, чтобы вам уменьшили дань? Насколько я помню, Рагузская республика платит сейчас двенадцать с половиной тысяч золотых дукатов в год за то, что может свободно торговать на территории Великой Порты, верно?