Зову живых. Повесть о Михаиле Петрашевском

— Если ему угодно говорить, я рад слушать, — перебил Спешнев. — Может быть, и вы имеете что сказать?!..

— Вы мне говорили про Москву, — напомнил Спешневу Черносвитов.

— Разумеется, можно строить химеры, — вместо него произнес Петрашевский. — Но надобно говорить серьезно.

— Вы, кажется, господа, ошибаетесь насчет наших отношений, — вдруг холодно процедил Спешнев. — Я не связан никакими обязательствами и решительно не могу понять, с чего вы думаете, что имеете право заставлять меня говорить!

От неожиданной этой отповеди Черносвитов опешил, однако смолчал. Промолчал и Петрашевский. Спешнев выбил в углу трубку, подошел к окну набить ее снова и остался стоять, пуская облачка душистого дыма.

— Вы мне сказали, — опять начал Черносвитов сдавленным голосом, — что уже несколько лет существует что-то в Москве…

Спешнев пустил облачко.

— …это невероятно, чтобы могло существовать несколько лет общество и нигде ни в чем не проявлялось бы его действие… Ну да бог с ним. Не хотите быть откровенны, ваше дело. Можете ли вы мне одно сказать, нет ли чего в гвардии, вот было бы важно!

Спешнев выдохнул облачко и, не выпуская трубки, сквозь зубы ответил, что не слыхал.

— Впрочем, и не знаю там никого, кроме тех, кто бывает в Коломне.

— Я тоже ничего не слышал об этом, — подтвердил Петрашевский. — Но могу, господа, еще раз повторить, что до всего можно дойти путем закона. Улучшая законы и направляя их благоразумно.

Спешнев взялся за шапку и, глядя на Петрашевского с высоты своего роста, насмешливо произнес:

— Fiat justitia, pereat mundus! [1]

— Да, именно так.

Это было его излюбленное изречение.

— Закон что дышло, — махнул рукой Черносвитов.

— Может быть, я покажусь вам смешон, — возразил на это очень искренне Петрашевский, — но клянусь, что надеюсь еще на своем веку жить в фаланстере! В этом, в этом, а не в тайном обществе польза ассоциации. Слышишь ли, Николай Александрович?!

Спешнев договорить ему не дал:

— Что ты против меня имеешь?

— Я никогда ни против кого ничего не имею, — отчетливо проговорил Петрашевский, и тогда Спешнев, махнув рукой, вышел.

Петрашевский с досадой посмотрел ему вслед. И сказал Черносвитову:

— Вы хотели, чтобы было чисто между нами, я должен предупредить вас, во избежание недоразумений и зная любовь его прихвастнуть: надо сбросить с его слов половину. Николай Александрович замечательный человек, жаль, что молодость и самолюбие часто берут над ним верх. По дороге к вам вздумалось представиться главой партии в России, чтобы более заинтересовать вас.

М.В. Петрашевский — К.И. Тимковскому в Ревель, декабрь 1848 г.

«Нам понравилась ваша откровенность, она предпочтительнее многозначительного немования, за откровенность вам благодарность и ответ тем же. Я являюсь не представителем в этом случае моего единственного убеждения, но убеждения тех людей, которые считают содействование свое общественному развитию не делом личного вкуса, но и естественной обязанностью; которые ложь считают единственным преступлением и потому давно объявили войну не на жизнь, а на смерть всякому предрассудку, всякому предубеждению, изгнали из себя старого человека, по словам известного демагога Христа, несколько неудачно кончившего свою карьеру; которые не сделают уступок ни на вершок от истины, которые считают отступление от своих убеждений пред лицом смерти или из страха делом физически невозможным. На людей с таким воззрением объявление о вашей готовности запечатлеть действительность ваших убеждений вашей смертью в доказательство справедливости ваших убеждений не произвело того поразительного действия, которое, вы предполагали, оно могло произвести… Не важно умереть, произведя театральный эффект, но важно наполнить тот кратковременный срок своего существования, в который можно надеяться сохранить полноту жизненных сил, делами поистине общеполезными…

Вы объявили себя фурьеристом… Но, сочувствуя к какой-либо системе, следует ли еще принимать ее во всем безусловно?..

Согласиться в том, что принимать за истину, смешно и даже постыдно, в истинах можно только убеждаться…

Вы сделали милостиво предложение быть нашим путеводителем… не вините нас за то, что, не привыкшие считать всякую решимость хорошей за одну только быстроту, с каковой она происходит, мы его не приняли с энтузиазмом…

Между людьми правильно мыслящими, как мне кажется, и одинаково образованными, т. е. основывающими свои суждения на одинаковом количестве фактов, несогласие само собой устраняется. Считать временное и преходящее разногласие в мнениях, разность в понятиях, происходящую от неравности количества фактов, на которых основывается суждение, чем-то безусловно присущим природе каждого — значит клеветать на природу человеческую и презирать разум… Отчаиваться сделать общепонятной истину — значит не знать действительности.