Зову живых: Повесть о Михаиле Петрашевском

Время от времени генерал отрывался от чтения и брал в руки перо — заметить что-либо на полях или просто черкнуть закорюку наподобие греческой буквы «сигма», оповещавшую все Третье отделение, что читал Дубельт. Иногда же прочитанное вызывало у Леонтия Васильевича желание, какое он тут же в себе подавлял. А именно — раскрыть заветную в зеленой обложке тетрадку… Нет, в присутственные часы он не дозволял себе этого, зато вечером…

В присутственные же часы читал, все читал, наметанным глазом летая по почеркам писарским, жандармским, агентским.

Из почты III отделения, 1848 г., март, апрель

«…Известия о происходящих в Европе переворотах разносятся с быстротой… и… ни в одном классе жителей не произвели того впечатления, которое бы соответствовало…

…Со времени событий в Западной Европе толки относительно освобождения крестьян из крепостного состояния снова быстро распространяются в Смоленской губернии…

…В г. Киеве найдено несколько подброшенных записок, в которых заключалось воззвание к киевлянам о возмущении…

…Рано утром 3 марта в крытом переходе кафедрального собора в Риге были приклеены записки: „Да здравствует Ливонская республика! Долой царя!“ и „Долой царя! Да здравствует республика!“»

«…Обязанностью моею почитаю известить, что на днях в Дерпте была сильная тревога… о ненависти мужиков к помещикам в остзейских и западных губерниях уже извещал вас… С глубоким уважением и преданностью честь имею быть вашего превосходительства милостивый государь покорный слуга Ф. Булгарин…»

Среди разнообразия почерков, прямых и наклонных, крупных и мелких, корявых и бисерных, отдохновение глазу доставляли печатные тексты. Но они же, печатные эти листки, наводили Леонтия Васильевича на горькие вечерние рассуждения по поводу свободы книгопечатания, каковая есть бич человечества и свела с ума всю Западную Европу…

Утешало одно лишь то, что подобный дух исходил от окраинных земель. Сообщения из Москвы-матушки радовали генеральское сердце, исторгали из него умилительный отзвук… покуда, увы, из Саратова, из Тулы не посыпались невеселые вести, да в самом Петербурге какой-то дьякон Петр Васильев дерзнул рассуждать о делах Западной Европы и о том, что наше правительство не дает народу отчета в издержках. «Вот здесь, например, — говорит, — шестнадцать дворцов. А на что они? А какие миллионы стоят?»

Генерал Дубельт, не откладывая, тут же замечал твердой рукою: «Надо этого господина выследить», чтобы потом, ввечеру, записать под зеленой обложкой:

«Не заражайтесь безсмыслием запада, — кроме смрада, ничего не услышите… Вот хваленые их хартии да конституции… Они свободны, а мы в неволе; однако же кому из нас лучше?..

Наш народ оттого умен, что тих, а тих оттого, что не свободен… Не верьте западным мудрствованиям».

Но господь, увы, не внимал заклинаниям Леонтия Васильевича, а то разве пришлось бы ему прочитать кряду, как отпускной из Гренадерского князя Суворова полка рядовой Филипов говорил, что хотя государь и просит нас подраться в штыки, но мы с ним сыграем штуку; на что другие отвечали — так ему и надо, произнося все вместе ругательные слова… как второго морского экипажа Семен Ракетин обсуждал с разными классами народа, собравшимися в толпе на рынке, что государь не так распоряжается, много на крестьян кладет налогов… и как отставной солдат Виноградов говорил на толкучем рынке в толпе разных слушателей, что, когда гвардия выступит в поход, будет холера и бунт и будут друг друга бить и резать…

Леонтий Васильевич читал дальше о прапорщиках Инженерного училища, дозволявших себе рассуждения о политических смятениях в иностранных государствах, о могущем случиться восстании в наших западных губерниях… читал о каком-то французе, дающем уроки по методе своего собственного изобретения для тайной переписки…

Под зеленою обложкой ввечеру появлялась запись: