Зрелой женщине принадлежит мир

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что в нашей семье многое держалось на мне. Не хочу говорить плохие слова, тем более что я не ангел и наверняка далека от идеала жены. Бывали ссоры, слезы, упреки. Муж любил шумные компании, праздники, погуливал. Я это знала и прощала, думая, что если не уходит, старается скрыть свои похождения – значит, это несерьезно, что все-таки любит меня и дорожит семьей. Невыносимо стало в последний год перед пожаром. Мы ссорились почти каждый день. Он приходил за полночь, я отлично понимала, где он был… Но попытки вызвать его на откровенный разговор и мои слова «я не держу тебя, сделай выбор» ни к чему не приводили.

В новогоднюю ночь мы поссорились, после полуночи он ушел праздновать к друзьям, я осталась дома с дочкой. Так все и произошло. Дочь выбежала, когда мы почувствовали запах дыма, я осталась…

Он приходил ко мне в больницу, но вел себя как совершенно чужой человек… Из больницы отвез меня в съемную квартиру, привез туда же детей. Я, глупая, наивная, удивлялась: почему он купил три подушки и три одеяла? Нас же четверо… После недельного ожидания его возвращения из «командировки» я дозвонилась до мужа и прошептала: «Ты где? Почему не приходишь к нам?» И услышала ответ: «Я никогда не буду с вами, буду жить отдельно, семейная жизнь не для меня, я – волк-одиночка».

Он с первого же дня моей болезни жил со своей любовницей, и в командировку никакую не уезжал. И детей после пожара забрал к себе не он, папа, а наши друзья.

Опять повторюсь, плохо говорить о нем не буду. Но до сих пор не могу понять почему?

Я спрашиваю сейчас: «Почему мы не поговорили с тобой ни разу (я же пыталась, но ты не хотел), почему ты ни разу честно не сказал мне о том, что разлюбил меня?! Я бы поняла. Да, было бы больно. Но хотя бы честно.

Почему ты бросил детей в тот момент, когда я умирала?

Почему ты подумал, что твое счастье и любовь важнее наших детей?»

Он просто исчез. Несколько месяцев мы не знали о нем ничего.

Я была раздавлена. И морально, и физически. Та боль, которую я испытывала в больнице, – ничто по сравнению с тем, как было больно душе, как нестерпимо ныла она от обиды, от горя, от отчаяния.

Три года я не могла прийти в себя. Три года просто вычеркнуты из моей жизни. Это была не я. Не могу понять, как позволила себе долгих три года слабости и безволия. Было многое – и карниз открытого окна на 8-м этаже съемной квартиры, и пустая бутылка из-под коньяка, и слезы, и звонки по телефону с унизительными просьбами вернуться…