Зрелость

Сартр занимал в жизни мадам Лемэр гораздо менее значительное место, чем Панье, и все-таки она очень его любила. Его упорное стремление писать, его незыблемая убежденность повергали ее в радостное изумление. Она находила его весьма забавным, когда он изо всех сил старался развлечь ее, и еще более забавным при разных других обстоятельствах, когда он об этом не помышлял. Двумя годами раньше он написал роман под названием «Поражение» — разумно не принятый Галлимаром, — навеянный любовью Ницше и Козимы Вагнер. Своим агрессивным волюнтаризмом герой, Фредерик, сильно забавлял мадам Лемэр и Панье; они прозвали Сартра «горемычный Фредерик»; так мадам Лемэр называла его, когда он стремился навязать ей вкусы или идеи, диктовать образ действий, в частности, касательно образования ее сына. «Вы только послушайте горемычного Фредерика!» — со смехом говорила она окружающим. Сартр тоже смеялся. Он упрекал ее в излишней доброжелательности в отношении ее «несчастных собачек»; она обвиняла его в необдуманной раздаче опасных советов; он насмехался над моралью и обычаями, призывал людей руководствоваться лишь своим разумом и порывами; это безрассудно, а что касается свободы, то, возможно, он достаточно образован, чтобы употребить ее с пользой, — с вызовом говорила она, — но большинство смертных не обладает его познаниями, так что лучше не сбивать их с проторенного пути. Эти споры обоим доставляли огромное удовольствие.

Заслужить одобрение мадам Лемэр было непросто; гораздо скорее я добилась расположения Панье, но оно было окрашено легкой иронией, что нередко приводило меня в замешательство. Они оба меня смущали. Они ценили сдержанность, деликатность, обходительность, я же была необузданной, скорее пылкой, чем утонченной, грешила излишним простодушием, шла своим путем, не задумываясь, и потому порой не соблюдала такта. Я не отдавала себе в этом отчета, но нередко в присутствии мадам Лемэр чувствовала себя неуклюжей и слишком юной; я знала, она и Панье судят меня. Однако большого значения я этому не придавала, поскольку не думала, что их критика касается чего-то существенного, и только мнение Сартра могло задеть меня за живое. Впрочем, несмотря на их настороженность, обращались они со мной вполне доброжелательно, чем моя прямота как раз и позволяла мне довольствоваться.

Мадам Лемэр, Панье и Сартр с большим уважением соблюдали тонкости в своих отношениях. Если мы с Сартром входили в ресторан, где они с Панье ужинали, мадам Лемэр весело говорила: «У каждого своя встреча!» Иногда мы куда-то ходили без нее с Панье, иногда пили чай на бульваре Распай без него; а случалось, я отпускала Сартра одного навестить своих приятелей; нередко он встречался с Панье наедине. Такие обычаи меня удивляли, потом я согласилась с ними. Дружба — хрупкое сооружение; она приспосабливается к определенному дележу, но требует и монополии. Каждое из сочетаний, которые мы образовывали — вдвоем, втроем, вчетвером, — имело свое лицо и свою привлекательность: не следовало поступаться таким разнообразием.

И все-таки очень часто мы собирались вместе все четверо. Какие приятные вечера мы проводили! Иногда мы ужинали на кухне мадам Лемэр куском кулебяки и яичницей из двух яиц. Иногда шли на авеню д’Итали в ресторан «У Пьера»; не дрогнув, я поглощала «все колбасы», рыбу под соусом, рагу из зайца, блинчики с ромом; я с трудом верю в это, но моя повседневная еда была такой скудной, что, когда выпадал случай, я не ограничивала себя. В рождественскую ночь дочь мадам Лемэр, Жаклина, ее сын, которого прозвали Тапир[7], ужинали вместе с нами на бульваре Распай. Они были примерно моего возраста. Цветы, кружева, хрусталь, стол сверкал. Панье заказал в Страсбурге самую знаменитую гусиную печень, в Лондоне — настоящий рождественский пудинг, он отыскал африканские персики, восхитительно спелые; было множество разных блюд, лакомств и вин; голова у нас слегка кружилась, и друг к другу мы испытывали несказанное расположение. С наступлением весны мы часто выезжали на берег Марны в автомобиле мадам Лемэр, который вел Панье; в «Шан-д’Уазо» мы ели жареный картофель или прогуливались в Сен-Жерменском лесу в рощах Фос Репоз: для меня это было внове, и как же мне нравилась эта световая просека, прочерченная среди деревьев фарами! Нередко на обратном пути мы выпивали один-два коктейля на Монпарнасе. Нам случалось вместе посмотреть какой-нибудь новый фильм; мы торжественно отправились послушать Джека Хилтона и его оркестр; но главное, мы разговаривали. Мы говорили о посторонних людях, оценивая их поведение, их мотивацию, их соображения, их ошибки, обсуждая вопросы их совести. Мадам Лемэр проповедовала осторожность; мы с Сартром ратовали за смелые решения, Панье обычно предлагал нечто среднее. Заинтересованные лица поступали по своему усмотрению, но мы спорили с такой дотошностью, словно держали их судьбу в своих руках.