Зрячая ночь. Сборник

Жалость к нему, испуганному, потерянному, решившему, что так приходит старческое слабоумие, сбила меня с ног. Я тяжело осела на ворох фотографий. Бедный дедушка пытался снимать все, что видит, но галлюцинации мешались с правдой, бабка ускользала с фотографий, а белая кошка, будь она хоть сто раз умницей, никак не могла ему помочь.

А старая стерва, наверное, потирала свои сморщенные ручонки, наблюдая, как слабеет дед. Конечно, это она нашла его мертвым. Она ждала этой смерти, она делала все, чтобы ее приблизить. Это она в ней виновата!

Панику сменил гнев, он распирал меня изнутри. Я хотела вскочить, найти эту тропку, ворваться в дом к сумасшедшей соседке и вырвать все ее жалкие космы. Но взгляд упал на фотографию, лежащую у моих ног. И я застыла, как жена Лота, соленая от непролитых слез. Я уже видела этот снимок, одна из его копий лежала в заветной дедовской коробке из-под бритвы.

Пятилетняя мама спускалась с крыльца, красивое платье, ножка в сандалике тянет носок. С края фото к ней тянулась женская рука, только этот снимок был обрезан чуть выше. И на нем можно было разглядеть, что средний палец бабушкиной руки оттягивал тяжелый перстень. Фото было черно-белым, но я точно знала, камень в нем красный, цвета мака, распустившегося зрячей ночью.

Почти не дыша, я начала листать старые фотографии мамы. И теперь я замечала, что почти все они обрезаны чьей-то усердной рукой. Какие-то почти незаметно, какие-то варварски. И на них нет-нет, да мелькала знакомая ладонь, знакомый перстень и даже локоны длинных волос. Почему-то я была уверена, что волосы эти неотличимы от тех, что валялись на полу ванной. Тех, что я отрезала так же яростно, как кто-то кромсал снимки. Снимки моей бабушки.

Когда в дверь постучали, мне показалось, что я вынырнула из омута тяжелой воды. Я будто и не дышала все эти часы, которые провела в плену старых снимков, открывая прошлое своей семьи с новой, тревожной стороны. Я поднялась на ноги, кошка, успевшая задремать, тут же открыла глаза и тоже подскочила. Стук повторился.

Это мог быть Мишка, добравшийся наконец до деревни. Или мама, решившая поехать своим ходом, чтобы оказаться здесь раньше поломанной машины. Или они вдвоем — улыбающиеся, веселые, с сумками съестного. Могли, да. Но я точно знала, кто стоит на пороге.

Кошка зашипела, стоило мне подойти к двери. Я обернулась, она стояла у распахнутого чемодана, скреблась когтями о карточки, шерсть на ее спине топорщилась, глаза мерцали в сгустившейся темноте.

— Ну чего ты? — Я шептала, сама не зная почему. — Тише, это бабушка пришла…

Слово легко вырвалось из меня, и я тут же уверилась в сказанном. Конечно, это бабушка. Не страшная ведьма, а родной человек. Просто жизнь такая длинная, такая сложная. Если я за двадцать лет успела так сильно запутаться, что могли наворотить бабушка и дед за свои годы? Любая ссора может вылиться в годы разлуки. Так случилось и с ними. А когда дед понял, что время его на исходе, то уехал к любимой женщине, чтобы провести с ней все дни, оставшиеся ему. История, прекрасная и печальная, сложилась в моей голове. И я поверила в нее.

Раздался третий стук, я распахнула дверь.

8

— Здравствуй, бабушка, проходи.

И она засмеялась молодым своим смехом, и сделала шаг на порог. В тот же миг кошка вихрем пронеслась мимо нас, слетела со ступенек и скрылась в темной ночной траве.

— Туда тебе и дорога, — бросила ей во след бабушка, а потом посмотрела на меня, в прозрачных глазах мерцал огонек свечи, которую она несла пред собой. — Здравствуй, внученька, здравствуй. Сама догадалась?

— Сама.

— Молодец… — Она продолжала стоять в дверях, на улице свистел ветер, предвестник бури, и он тут же ворвался внутрь, зашелестел снимками, разбросал их по углам.

— Заходи скорее! — Мне хотелось обнять ее, но бабушка только подалась вперед, не переступая через порог.

— Я правда могу войти? — переспросила она, свеча вздрогнула на сквозняке.

— Конечно можешь! — Я даже рассмеялась, так легко стало на сердце. — Это ведь и твой дом!

— Мой дом… — медленно проговорила бабушка и наконец улыбнулась мне, делая шаг. — Ну, коль три раза позвала, я войду.

Дверь тихо закрылась за ее спиной. А мы замерли друг перед другом. Внучка и бабушка. Бабушка и внучка. Теперь я заметила, что мы были одного роста, одинаково узкие в бедрах и плечах, тонкая шея, высокий лоб, нос, чуть больше, чем хотелось бы, зато с красивой горбинкой. И глаза. Глазами мы тоже были похожи. Только мои еще не успели стать прозрачными от слез, которые проливает каждая женщина на своем пути.

— Здравствуй, — повторила бабушка. — Тося моя… Тосечка.

Я не знала, что ответить. Потянулась ладонью и взяла ее за свободную руку. Тяжелый перстень мерцал в неровном пламени свечи.

— Я по нему тебя узнала. По кольцу…

Бабушка кивнула, будто всегда была уверена, что так и случится.

— А ты? Ты сразу поняла, кто я?

— Конечно поняла. Ты — это я. Одна кровь. Как не узнать.