Зрячее счастье (Екатерина II)

Когда предпоследний из фаворитов Екатерины А.М. Дмитриев-Мамонов полюбил другую женщину, молодую фрейлину Дарью Федоровну Щербатову, Екатерина испытала боль, но не от того, что Мамонов оставляет ее, а от того, что он более года боялся сказать о своем чувстве и обманывал императрицу, изображая страсть. Из некоторых замечаний Потемкина Екатерина сделала вывод, что князь знал о романе Мамонова со Щербатовой. "Если зимою тебе открылись, для чего ты мне не сказал тогда? - упрекала императрица Григория Александровича. -- Много бы огорчения излишнего тем прекратилось, и давно он уже женат был. Я ничей тиран никогда не была и принуждения ненавижу. Возможно ли чтобы Вы меня до такой степени не знали, и что из Вашей головы исчезло великодушие моего характера, и Вы считали бы меня дрянной эгоисткой? Вы исцелили бы меня в минуту, сказав правду".82

К несчастью, для Потемкина, новым "случайным" в 1789 г. стал Платон Александрович Зубов, человек ловко проведенный в фавориты противниками светлейшего князя в то время, когда сам Потемкин находился вдали от Петербурга, командуя войсками во время второй русско-турецкой войны 1787 1791 гг.

Зубов оказался последней привязанностью пожилой императрицы. Вступая с ним в столкновение, Потемкин вынужден был бороться не с недалеким мстительным мальчиком, а со всей силой и тоской полуматеринского чувства Екатерины. На людях и Григорий Александрович, и новый фаворит из уважения к государыне поддерживали видимость ровных доброжелательных отношений. Но Зубову очень мешала сохранявшаяся привязанность Екатерины к светлейшему князю. "Хотя я победил его наполовину, но окончательно устранить с моего пути никак не мог, -- рассказывал в 1819 г. уже немолодой Зубов своему управляющему Михаилу Братковскому, -- а устранить было необходимо, а устранить было необходимо, потому что императрица всегда сама шла навстречу его желаниям и просто боялась его, словно взыскательного супруга. Меня она только любила и часто указывала на Потемкина, чтобы я брал с него пример".83

Некоторые исследователи считают эти строки доказательством причастности Зубова к смерти Потемкина, тем более что после смерти Григория Александровича в армии и при дворе распространились слухи о его отравлении. Светлейший князь скончался от лихорадки по дороге из Ясс в Николаев 5 октября 1791 г.

Екатерина осталась одна. Она тяжело перенесла удар. "Теперь не на кого опереться, -- записал ее слова статс-секретарь А. В. Храповицкий, -Как можно мне Потемкина заменить?.. Все будет не то. Он настоящий был дворянин, умный человек, меня не продавал; его не можно было купить".84 Доверять кому бы то ни было до такой степени, как Григорию Александровичу, императрица не могла. Ведение государственных дел, по ее признанию, требовали "время, старания и опытности". "Теперь все бремя на мне, -- с грустью писала она Гримму, -- помолитесь за меня".85

10

КОНЕЦ ГЛАВЫ

Последние пять лет жизни Екатерины были отмечены глубоким увяданием физических и нравственных сил императрицы. Тем, кто знал ее в лучшие годы, тяжело было смотреть на царственную тень былой мощи и силы. Императрица все еще сохраняла остроту ума и трезвость политических суждений, но, лишившись опоры в Потемкине, уже не могла с прежней энергией направлять борьбу придворных группировок в нужное ей русло и решить, наконец, волновавший всех вопрос о престолонаследии.

Внешне он казался решен. У Екатерины был сын Павел Петрович -законный наследник престола. Однако именно с ним связывалась одна из самых глубоких личных драм в жизни императрицы. Мы сознательно оставляем в стороне сложный и многогранный вопрос взаимоотношений Екатерины императрицы и матери -- с Павлом -сыном и претендентом на престол. Для такого повествования потребовалась бы особая работа. Скажем только, что черты нервного расстройства проявлялись у цесаревича с каждым годом все ярче, заставляя императрицу бояться за судьбу своей империи, которая может попасть в руки душевно больного человека, и в не меньшей степени за судьбу собственного сына, который, при всем уме, образовании и благих намерениях, может восстановить против себя подданных, как когда-то его отец, и поплатиться за это головой.

Один из руководителей заговора против Павла I граф Петр Алексеевич Пален писал вскоре после переворота 11 марта 1801 г. своему другу графу Александру Ланжерону о состоянии императора: "Вы не можете знать, как далеко ушла в своем развитии его быстро прогрессировавшая ненормальность. Она привела бы его к кровавым расправам. Такие случаи впрочем и бывали. Ни кто из нас не был уверен в своем завтрашнем дне. Скоро должны были везде начаться эшафоты". 86