Время приближалось к полуночи. Улицы были тихи и пустынны, и только редкий снежок, искрясь в свете фонарей, мягко ложился на промерзшую землю. Передернув плечами от холода, Валька спросил:
– Далеко? Может, на машине?
– Да нет, через квартал магазинчик есть, он и по ночам работает.
Мы ходко зашагали бок о бок, разбивая каблуками тонкий ледок на вчерашних лужах. Возвращаясь к прежнему разговору, я спросил со страхом и любопытством, ожидая услышать подтверждения и страшась этого:
– Валька, а ты, правда, восемь человек убил?
Он покосился на меня и усмехнулся. Голосом, лишенным всяких признаков хмеля, ответил:
– То, что восемь, правда, а остальное… не думай об этом. Чего спьяну не наболтаешь? Замнем это, Игорек, хорошо? Считай, что я тебе ничего не говорил. Еще не хватало, чтобы что-то между нами стояло.
Я поспешно и энергично кивнул головой, чувствуя фальшь в его словах. Не знаю, поверил ли он мне, но по плечу хлопнул меня совершенно искренне.
– Ну, вот и отлично. Вот уже и ларек.
У освещенного окошечка топтались трое парней, громко обсуждая, что лучше купить. Один, наклонившись и почти просунув голову внутрь, водил глазами по рядам бутылок и что-то неопределенно мычал. Двое других напирали сзади, поторапливая его. Похоже, что длилось это уже довольно долго, потому что вид у продавца, молодого, коротко остриженного парня, был уже достаточно измученным. Он переводил взгляд с одного парня на другого и нетерпеливо спрашивал:
– Ну, так что вам?
Тот, который протиснулся под решетку головой, промычал, неопределенно ткнув пальцем в батарею бутылок.
– М-м-мы… вон ту.
Продавец покосился через плечо.
– «Наполеон»? Денег не хватает.
Парень снова промычал:
– Не-а… вон ту.
Парень за решеткой вполголоса выругался:
– Послушайте, мужики, у вас денег только на «Столичную». Будете брать?
Парень, пьяно икнув, возразил:
– Мы такую не пьем.
Продавец сунул деньги обратно:
– Все, отчаливай. Пьешь, не пьешь – это твои проблемы. Иди, иди, не мешай работать. Вон еще люди стоят.
Парень угрожающе проговорил:
– А ты че хамишь, а? Может, тебе мозги вправить? Ты знаешь, кто я? Ты знаешь, на чьей территории торгуешь?
Валька, с минуту наблюдавший за этой сценой, подошел к ним вплотную и дернул одного из парней за хлястик плаща. Тот не спеша обернулся, осмотрел невысокого Вальку с ног до головы и лениво процедил:
– Ты че, фуфел, на грубость нарываешься?
Валька скрипнул зубами, но сдержался.
– Вот что, парни. Шли бы вы по домам. Пожалуй, вам уже хватит пить. Это понятно?
Двое других разом обернулись. Я взглянул на их кабаньи морды, и мне стало не по себе. Каждый из них был на голову выше Вальки и вполовину шире меня. Тот, которого Валька дернул за хлястик, подошел к Вальке вплотную, и я услышал такую циничную фразу, от которой даже у меня, – по Валькиной оценке, отъявленного матершинника, заполыхали щеки, и челюсти свело от злости. А парень, нагло ухмыляясь прямо Вальке в лицо, закончил свою тираду:
– …так что я понимаю, когда вынимаю. Понял, фуфло вонюч…
Я не сразу сообразил, отчего он прервался на полуслове. Я даже не заметил движение Валькиной правой руки, настолько стремительным был короткий, почти без замаха, удар. Парень как-то жалобно икнул, схватился обеими руками за пах, стал жадно хватать воздух широко открытым ртом и, часто-часто моргая заслезившимися глазами, подался вперед. В следующее мгновение Валька свечкой взмыл в воздух, одновременно оборачиваясь вокруг собственной оси, и его левая нога, со свистом рассекая воздух, впечаталась парню в челюсть. Тот пролетел пару метров, отделяющие его от стены дома по воздуху, и плашмя ударился о цоколь. Глухо стукнувшись головой, он сполз вниз по стене и замер в полусидящем положении, закрыв глаза и раскинув руки в стороны.