Зуб дракона

Минут десять спустя я рискнул высунуть из-под подушки голову. В квартире было тихо и темно, словно кроме меня в ней никого и не было, и я подумал, что и сам я тоже возомнил о себе лишнего. Какого черта, в самом деле, я решил что наше случайное и краткое знакомство будет иметь продолжение? Очень я нужен этой молодой прелестнице, явно не страдающей дефицитом поклонников. Я понимал, конечно, что сам должен сделать первый шаг, но именно это и пугало меня более всего. Словом, все было настолько плохо, что даже уже казалось, что и хорошо. Это и было последней моей мыслью перед тем, как я провалился в тяжелый и душный сон, и первое, что я почувствовал, когда проснулся, — мягкое прикосновение рук. Была глубокая ночь, в квартире было по-прежнему тихо и темно, а на постели, рядом со мной, сидела молодая и красивая девушка, оказавшаяся гораздо решительнее меня. Машинально погладив ее, я обнаружил, что кроме узких трусиков на ней ничего нет, и этого оказалось достаточно, чтобы… Словом, сирены пели свою сладкую песню, мне было тоскливо и одиноко, и оба мы с удовольствием занялись широко известной игрой, правила которой просты и бесхитростны. И неважно, что я давно уже не имел практики. Все получилось не так-то уж и плохо, благодаря Валиной мягкости и терпению, за что я был ей искренне благодарен. Потом я молча лежал, опрокинувшись на спину, и испытывая смутные чувства, похожие на угрызения совести, и пытался собрать воедино обрывки мыслей в голове.

Приподняв голову, Валя прошептала полувопросительно:

— Хочешь курить?

Я машинально кивнул и тут же спросил:

— Как ты догадалась?

— Все хотят после этого.

Заметив, что я нахмурился, девушка погладила меня по щеке и прошептала:

— Ну, ну, ну… Перестань, ревнивец.

Я все же не удержался от едкого вопроса:

— А что, имеешь много опыта?

Валя оказалась гораздо благороднее меня, и, даже не показав вида, что обиделась, кротко ответила:

— Не очень. Больше от подруг знаю… Не будем об этом, хорошо? Иначе я подумаю, что ты в меня влюбился…

Выскользнув из-под одеяла, она прошлепала босыми ногами в кухню, и вскоре вернулась с сигаретами и пепельницей. Прикурив две сигареты, она протянула одну мне, поставила на постель пепельницу и снова нырнула под одеяло.

Несколько минут мы молча курили, думая каждый о своем. Не знаю, о чем размышляла Валя, а я решал для себя риторический вопрос: можно ли сегодняшний вечер считать моей изменой умершей пять лет назад жене, или же этот пятилетний аскетизм — моя очередная дурь, и я просто-напросто все слишком усложняю там, где надо быть проще…

Глубоко затягиваясь, Валя покосилась на меня и спросила вполголоса:

— Хочешь мне что-то сказать?

Я слегка вздрогнул. Именно в эту секунду я подумал о том, что сейчас самый подходящий момент рассказать ей обо всем, а там будь что будет. Так часто бывает, что хочется выговориться малознакомому или же вовсе незнакомому человеку и наутро забыть обо всем, оставив себе только легкое чувство сожаления о сделанном.

Не дождавшись от меня ответа, девушка снова нарушила тишину:

— Мне весь вечер кажется, что ты хочешь… Да нет, тебе просто необходимо поговорить о чем-то очень важном для тебя, и ты все никак не решаешься. Ты скажи, Валя. Я постараюсь понять.

А что, собственно, я хотел ей сказать? Чтобы она поняла меня хотя бы наполовину, надо рассказать все с самого начала или же не говорить вообще ничего.

Я стал рассказывать. Все. Начиная с того вечера, когда узнал о смерти Вали. Я отлично помню тот вечер, когда пришел ко мне старшина Столяров и, вопреки своему обычному ворчливому тону, сказал мягко: іКрепись, Безуглов. Я знаю, ты твердый парень…і А был ли я твердым? Оставшись один, я прорыдал всю ночь над Валиной фотографией, потому что даже увидеть ее в последний раз не мог, настолько ее изуродовали эти подонки. И наутро вышел из дома с поседевшей головой и камнем вместо сердца, который ношу в груди уже пять лет. Я рассказал ей все, начиная с того вечера пять лет назад и кончая сегодняшним, ничего не утаивая и не пытаясь себя выгородить, если был в чем виноват. Кажется, никогда еще в жизни я не говорил так долго и страстно, как в этот вечер. Наконец, я выдохся и замолчал. Не знаю, испытал ли я при этом облегчение. Наверное, нет, вопреки своему ожиданию. Но, во всяком случае, я был в лучшем положении, чем цирюльник царя Мидаса, который был вынужден нашептывать свой секрет в вырытую в лесу ямку. Рядом со мной был собеседник, живой, и, мне очень хотелось в это верить, понимающий меня человек.

Я снова закурил и стал напряженно ждать реакции на свою исповедь. Валя молчала. Тогда, не выдержав, я спросил:

— Ну, что? Тоже, как Игорек, считаешь меня подонком и убийцей?