Зубарь

- Навались, - велел Савелий. Он опустил кастрюлю перед узкорылой мордой. - Не знаю, что у вас там едят, но тут лопай что дают. Да и с такими зубищами траву не жрут, я ж понимаю. Сам не вегетарианец.

Зубарь с трудом приоткрыл глаза. Челюсти дрогнули, он тужился раскрыть пасть.

- Дожился, - укорил Савелий.

Он взялся за челюсти зверя, стараясь не порезаться об острые, как бритвы, зубы. Зубарь не противился. Савелий осторожно положил зубарю на язык крохотный, еще теплый кусок мяса. Язык дернулся, потянулся в пасть. Савелий едва дождался, пока зубарь трудно и мучительно двигал языком. Наконец по горлу поползло маленькое вздутие, неторопливо и туго приближаясь к желудку.

Зубарь медленно оживал. Савелий скормил ему весь ливер. Зверюга даже попыталась вылизать кастрюлю, не сумела из-за длинного носа, зато сожрала тряпку, пропахшую мясным духом.

Савелий опустился на валежину, набил трубку. Зубарь снова закрыл глаза, уже сыто, осоловело.

- Далеко ж ты забрел... - сказал Савелий, с удовольствием посасывая трубку, - но раз уж забрел, живи... Все мы должны жить. Всем есть место под этим солнцем. А что отощал, то ничего... Край у нас богатый, корма хватит любой твари...

Зубарь приоткрыл глаз, покосился на пустую кастрюлю, шумно вздохнул.

- Если, конечно, ушами хлопать не будешь, - продолжал Савелий, не обращая внимания на то, что у зубаря ушей не наблюдалось. - Я из тебя паразита делать не собираюсь, ты останешься зверюкой, корм самодобывающей. Так жить труднее, зато правильнее. И у зверя гордость имеется... А может, только у зверя и осталась?

Кряхтя, он поднялся. Кряхтел просто так, захотелось пококетничать возрастом, в теле же переливалась гремучая сила.

- Будь здоров, зубарик!

Через недельку он резво бежал вдоль берега там же по краю Байлазы. Вода спала, река вошла в берега, но земля жирно чвиркала из-под сапог коричневыми струйками, угрожающе подавалась вниз, погружалась, и он шел как по болоту: незнакомая зелень, водоросли, высыхающие на солнце пучки выдранной травы, которые вода принесла невесть откуда, может, из краев, откуда и зубаря приперла...

От кустов мороз по коже бежит: с веток мертво свесили мокрые ослизлые ноги клочья травы и тины, везде чудятся морские чудища, мертвые или живые, иные клубки травы подсохли: брось спичку - вспыхнут как порох, встанут факелами среди болотища.

Он на ходу высматривал, куда ставить ноги, потому зубаря увидел, лишь когда чуть не столкнулся с ним. Зубарь выскочил из реки в трех шагах и, весь мокрый, блестящий, с разинутой пастью, неуклюже переваливаясь как утка, спешил в лес. Позади еще колыхались кусты.

Савелий остановился, зубарь остановился тоже, повернув к нему раскрытую пасть. Приподнявшись на всех четырех коротких лапах, он держал брюхо над землей, даже хвост не касался земли, хотя под бревновидной тушей лапы казались худыми и ослабшими. Он стоял неподвижно, как статуя из камня, маленькие глазки смотрели как... Ни одна живая тварь не смотрит так, ни медведь, ни олень, ни глухарь! Так мог бы смотреть придорожный валун, обрети он глаза, так бы смотрел зыбучий песок. Этот зубарь и похож на живой и двигающийся камень или в лучшем случае - на ожившее бревно.

- Пшел, - сказал Савелий. - Чо стоишь? Беги, догоняй!

"До чего же тварь не наша", - подумал он. Волосы на руках зашевелились, встали. Изюбрь и тот смотрит человечьими глазами, в самой малой птахе лесной и то есть от человека, а это бегающее бревно! Да не просто бревно, а затонувшее сто миллионов лет, ставшее камнем, живущее уже по законам той, другой жизни... Или еще той, что сто миллионов лет до человека...

- Пшел, - повторил Савелий громче. - Брысь с дороги!..

Зубарь не двигался. Его пасть чуть присомкнулась, затем челюсти снова шевельнулись, верхняя поползла вверх, словно ее тянули невидимые цепи. Блеснули длинные и частые зубы, за ними лежал странно серый язык, совершенно сухой, хотя зубы блестели от слюны.

- Брысь, говорю! - рявкнул Савелий.

Он замахнулся прикладом. Зубарь чуть присел, изогнул шею, готовясь принять удар и еще больше раскрывая пасть. В этом тоже было что-то от ожившего камня: живой зверь испугался бы или разъярился, а этот механически примет удар, тут же, как оживший капкан, цапнет за приклад, размелет его в щепы...

- Ах, чертяка...

Савелий потоптался и, не сводя глаз с зубаря, пошел огибать зверя по дуге, а земля проседала, ноги проваливались до колен, и так добрел опять до тропки. По сапогам ползла грязь и жирная вода, Савелий опустил голенища до коленей, погрозил зубарю.

Зубарь оставался на прежнем месте. Он еще больше походил на камень, ибо налетел ветерок, кусты качнулись, все пришло в движение, только зубарь не шевелился и все тем же неподвижным взглядом следил за Савелием.

- Ты даже и не скотина, - ругнулся Савелий.