Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

Стоявшие в дверях лавочники низко кланялись, улыбались, потирали руки и в душе надеялись, что не совершили дерзость, вдыхая вместе с герцогом один свежий вечерний воздух. Они заметили у него на пластроне черную жемчужину и розовую. «Смело, но уместно», — решили они.

Хунта собиралась в комнатах над канцелярским магазином, через дверь от «Митры».^[50] Комнаты были невелики; но поскольку в «Хунте» ныне кроме герцога было только два члена и каждый имел право пригласить не больше одного гостя, места вполне хватало.

Герцога приняли во втором триместре. В «Хунте» тогда было четыре члена, но все они покинули Оксфорд в конце летнего триместра, а в «Буллингдоне» и «Лодере»^[51] не нашлось достойных войти в «Хунту», эту святая святых. Посему второй год своей принадлежности к «Хунте» герцог начал в одиночестве. Время от времени он предлагал и поддерживал кандидатов, перед тем «прощупав» их желание присоединиться. Но каждый раз накануне выборов, проходивших вечером последнего вторника триместра, у него на их счет появлялись сомнения. Этот был «буян»; тот слишком тщательно одевался; третий не умел как следует загнать лису; в родословной четвертого проглядывала левая перевязь.^[52] Вечер выборов всегда проходил печально. После обеда двое слуг клуба, поместив на красного дерева стол обветшалую «Книгу кандидатов» и избирательную урну, бесшумно удалялись; герцог откашливался и громко сам себе сообщал: «Мистер Такой-То, из колледжа Такого-То, выдвинут герцогом Дорсетским, поддержан герцогом Дорсетским», — после чего, открыв урну, неизменно обнаруживал черный шар, который в нее опустил. Посему в конце летнего триместра на ежегодной «групповой» фотографии господа Хиллз и Сондерс запечатлели одного герцога. В следующем году он смягчил требования. Не потому что появились поистине достойные «Хунты» кандидаты; а для того, чтобы не закончилась начавшаяся в восемнадцатом веке славная история «Хунты». Если бы вдруг — никогда не стоит загадывать — в герцога ударила молния, «Хунта» прекратила бы существование. Так что неохотно, но единогласно он выбрал в члены Самого Маккверна из Бейллиола и сэра Джона Марраби из Брейзноуза. Направляя сегодня обреченные шаги B знакомые комнаты, герцог радовался своему решению. Он пока что был избавлен от печального знания, что решение это ничего не поменяло.^[53]

Сам Маккверн и двое других юношей были уже на месте.

— Господин президент, — сказал Сам Маккверн, — позвольте представить мистера Трент-Гарби из Крайст-Чёрча.

— Это честь для «Хунты», — сказал, поклонившись, герцог.

Таков был ритуал клуба.

У другого юноши, приглашенного не прибывшим еще сэром Джоном Марраби, не было locus standi,^[54] поэтому Сам Маккверн, который с ним дружил, и герцог, который его хорошо знал, делали вид, будто его нет.

Минуту спустя появился сэр Джон.

— Господин президент, — сказал он, — позвольте представить лорда Сайеса из Магдалины.

— Это честь для «Хунты», — сказал, поклонившись, герцог.

Оба члена «Хунты» и их гости, час назад усердно голосившие в толпе, которая собралась вокруг Зулейки, немного перед герцогом смущались. Он, однако, никого лично в толпе не разглядел, а даже если бы разглядел, славный обычай клуба — «член «Хунты» не ошибается; гость «Хунты» не допускает промаха» — не позволил бы ему выказать недовольство.

В двери показалась исполинская фигура.

— Это честь для «Хунты», — сказал, поклонившись гостю, герцог.

— Герцог, — тихо произнес новоприбывший, — для меня это такая же честь, как для примечательного и старинного собрания, с которым мне сегодня повезло познакомиться.

Обратившись к сэру Джону и Самому Маккверну, герцог сказал:

— Позвольте представить мистера Авимелеха В. Увера из Тринити.

— Это, — ответили они, — честь для «Хунты».

— Господа, — сказал родсовский стипендиат,^[55] вы мне оказали именно такой добрый прием, какой ожидал я встретить со стороны членов старинной «Хунты». Подобно большинству моих соотечественников, я не щедр на слова. Мы приучены больше делать, чем говорить. С точки зрения вашей замечательной древней цивилизации моя немногословность может показаться грубостью. Но, господа, поверьте, сейчас…

— Обед подан, ваша светлость.

Прерванный таким образом, мистер Увер с находчивостью умелого оратора подвел свою благодарность к скорому, но не внезапному концу. Компания переместилась в гостиную.

Свет угасавшего дня, проникая через окно на Хай-стрит, сливался со светом свечей. Чередование темно-красных пиджаков хозяев с черными пиджаками гостей создавало изящный узор вокруг овального стола, блестевшего изысканным столовым золотом и серебром, которое «Хунта» накопила за годы своего существования.

Президент со своим гостем обращался крайне почтительно. Он с видимым вниманием выслушал забавный анекдот, который мистер Увер по американскому обычаю рассказал перед обедом.