Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви

— Можете меня не слушать; можете на меня не смотреть — если только мои глаза не сойдут за зеркала. Позвольте только, чтобы нас видели вместе. Мне это нужно. Хотя и само ваше общество очень приятно, Джон. Ох, мне так стало скучно, когда мы расстались. Сам Маккверн совершенная зануда, и друзья его тоже. Ох, этот с ними обед в Бейллиоле! Как только я свыклась с мыслью, что они все за меня умрут, они сделались невыносимы. Бедняги! я едва не пожалела вслух, что они еще живы. Собственно, когда они меня привели на первые гонки, я им предложила не затягивать и умереть сейчас же. Но они отвечали крайне серьезно, что это никак невозможно раньше последних гонок. И этот с ними чай! А вы, Джон, что весь день делали? Ох, Джон, после них я почти могу снова вас полюбить. И почему нельзя влюбляться в одежду? Только подумать, испортить столько прекрасных вещей и все ради меня. То есть, официально ради меня. Просто замечательно, Джон. Я это очень по-настоящему ценю, хотя знаю, вы в это не верите. Джон, если бы вы так на меня не злились… но что об этом говорить. Давайте попробуем не унывать. Это плавучий дом Иуды?

— Баржа Иуды, — сказал герцог, раздраженный ошибкой, которая вчера показалась ему очаровательной.

На сходнях они услышали первые неясные раскаты назревавшей грозы за холмами. Герцог отметил странный их контраст с щебетанием, которое вынужден был слушать.

— Гром, — сказала через плечо Зулейка.

— Действительно, — ответил он.

Посередине трапа она оглянулась.

— Вы не Идете? — спросила она.

Он покачал головой и показал на плот перед баржей. Зулейка тут же спустилась.

— Простите, — сказал он, — жест мой не был приглашением. Плот только для мужчин.

— Что вам там делать?

— Ждать конца гонок.

— Но… в каком смысле? Вы не пойдете на верхнюю палубу? Вчера…

— А, понимаю, — сказал герцог, не в силах сдержать улыбку. — Но сегодня мои одежды не пригодны для таких прыжков.

Зулейка поднесла палец к губам.

— Пожалуйста, потише. Женщины наверху вас услышат. Никто не должен знать, что я знала о том, что случится. Чем я докажу, что пыталась остановить вас? За меня будут только собственные никем не подтвержденные слова — а мир никогда не становится на сторону женщины. Так что пожалуйста осторожнее. Я все продумала. Это все должно для меня стать сюрпризом. Прекратите смотреть так презрительно… На чем я остановилась? А, да; но неважно. Я подумала, что вы… но нет, в этой мантии никак не получится. Давайте вы сейчас со мною подниметесь, а потом скажите, что вам надо… — Тут еще один раскат грома заглушил ее шепот.

— Лучше я сейчас скажу, что мне надо, — отвечал герцог. — А поскольку гонки почти начались, советую вам подняться и занять место у поручня.

— Это очень странно будет выглядеть, мне одной идти в толпу незнакомых людей. Я незамужняя девушка. По-моему, вы могли бы…

— Прощайте, — сказал герцог.

Зулейка снова предостерегающе подняла палец.

— Прощайте, Джон, — прошептала она. — Видите, вот ваши запонки. Прощайте. Не забудьте громко прокричать мое имя. Вы обещали.

— Да.

— И, — помолчав, добавила она, — запомните. Лишь дважды в жизни я любила; и кроме вас не любила никого. И еще: если бы вы не заставили меня убить мою любовь, я бы умерла с вами. Вы знаете, что это так.

— Да. — Герцог не стал спорить.

Он вежливо проводил ее взглядом наверх.

Поднявшись, она крикнула ему из толчеи:

— Подождете меня там, проводите домой?

Молча он ей поклонился.

На плоту набилось еще больше бывших и сегодняшних иудовцев, чем вчера, но они перед герцогом расступились. Он занял место в середине переднего ряда.

Под ногами его текла роковая река. Последние ялики перевезли юношей с баржей на бечевник по другую сторону реки, собравшиеся бежать за лодками удалились к старту. Небольшая группа умеренных болельщиков осталась на берегу. Их силуэты резко прорисовывались в странной сумрачной прозрачности, что предшествует буре.

Гром раскатывался над холмами, время от времени на горизонте пробегали слабые сполохи.

Обойдет ли Иуда Магдалину? Мнения на плоту расходились. Впрочем, преобладали оптимистические ожидания.

— Я, если бы делал ставки, — сказал средних лет священник тем энергическим светским тоном, который всегда так смущает мирян, — поставил бы два к одному, что мы обойдем.

— Вы порочите сутану, сэр, — сказал бы герцог, — не избегая ее неудобств, — но ему помешал долгий и раскатистый удар грома.

В последовавшей тишине раздался хилый выстрел. Лодки стартовали. Обойдет ли Магдалину Иуда? Выйдет ли он Победителем?

Как странно, подумал герцог, на вершине дендизма, на краю вечности переживать из-за каких-то лодок. И все же, все же этим тревожилось его сердце. Через несколько минут придет один конец победителям и побежденным; и все же…

Небо прочертила внезапная белая вспышка. За ней последовало созвучие, способное всему миру разорвать барабанные перепонки, за ним ужасный грохот как будто настоящей артиллерии — десятки тысяч лафетов, что скачут, сталкиваются, разбиваются, опрокидываются в темноте.