Зултурган — трава степная

— Бей, бей меня, Сяяхля, и ты! — клонил облысевшую голову Бергяс. — Видно, таковы люди от рождения! Зла в душе больше, чем добра! Всю жизнь думал, что умней всех я, сильнее других, богаче… Хитрил, хапал в карманы и за пазуху… А к чему пришел? Ведь я все это время в волчьей норе скрывался, в балке. С волками по ночам ходил за добычей в хотоны… Итак, отжил свое, если все это можно назвать жизнью… Живите с дочуркой иначе, Сяяхля. Пусто у меня в душе! Ох, как пусто и тяжело! И не осилить мне больше этой тяжести! Не одолеть! Когда Саран узнает, что меня больше нет, он вернется и станет вам опорой. Прощайте же!

Бергяс жалостливо покосился на жену, поцеловал ее, приложился губами к спящей девочке.

— Может, до утра останешься? — предложила, всхлипнув, Сяяхля. — Церену поздний гость тоже не в радость.

— И до утра нельзя!.. Эх, Сяяхля, Сяяхля!.. Знала бы ты, кого зовешь в свой дом до утра… Ведь Хембю-то я утопил!.. Чтобы с тобою быть! Вот чем все это обернулось!.. Для всех нас!

— Ой! — вскрикнула Сяяхля, зажав рот ладонью. Сама она попятилась или подкосились ноги — шагнула и села почти в беспамятстве на лавку, гася рвущийся из горла крик.

— Уйду, пока ночь! А то утром могу передумать! — Бергяс махнул рукой и перевалился через порог, сильно наклонясь, будто нырял в омут…

Сяяхля с минуту сидела в оцепенении, затем неверным шагом подошла к окну, откинула занавеску. Бергяс, сильно качаясь, шел серединой двора к занесенной снегом телеге. Он дотронулся рукою до заднего колеса, постояв так, выпрямился, развел полы полушубка. Что-то блеснуло у него в руках, и в сонной тишине улуса прогремел резкий, как удар грома, выстрел.

2

Похоронили Бергяса тихо и незаметно на родовом кладбище, на кургане.

Случай свел как-то недалеко от кургана Церена с Сараном Бергясовым, приехавшим повидаться с матерью.

— Э-э, да ты, друг, совсем отбился от гурта! — упрекнул его Церен, обхватывая смущенного Сарана за раздавшиеся мужские плечи. — Где же ты был? Сколько лет о тебе ничего не слышно!

— Завербовался. В Донбассе жил.

— А как же медицина?

— С медициной покончено давно, еще в двадцать третьем году.

— Но ведь Вадим Петрович…

— Да, тогда Вадим Петрович, не без твоего участия, конечно, помог мне восстановиться в университете. Да ненадолго! Ох, видно, и насолил батя людям!.. Опять последовала жалоба. Да такая длиннющая и все о том же: мол, кого зачисляете в высшую школу? «Волчонком» называли. Подумал я крепенько и решил — надо куда-то подаваться. Написал Вадиму Петровичу письмо, сказал душевное спасибо за веру в меня и поистине отеческое участие в судьбе… Нет, прежде прочитал в газете объявление о вербовке людей на шахты, а уж потом написал ему, кажется, в тот же день.

— Ну, а дальше что?

Саран вздохнул без грусти.

— А дальше — завербовался! Приехал в Донбасс… Подучили на курсах, обушок в руки — и валяй, парень, в забой вместе с такими же молодыми и горячими, понаехавшими с Орловщины, Курска, Смоленска… Пять лет рубал алмазные пласты в самой преисподней! Со всеми чертями перезнакомился… Ну, брат, и лиха хватил поначалу! Особенно тяжко было, пока мускулы не нарастил на руках. А когда силушки поднабрал, пошло дело с прибытком. Только спишь после смены — и снов не видишь.

Ты меня помнишь, Церен: рос барчуком, рук ни во что грязное не обмакнул. Завидовал я тебе, Церен, жил ты в скудости, но цель у тебя всегда ясная была. А у меня как будто и не было судьбы своей, от всего лишнего берегли: как же — сынок старосты!

Пяток последних годков перекроил меня по новой мерке, как неудавшийся бешмет. И хотя работал я под землей, Донбасс меня вывел к свету, по-настоящему научил уважать и людей и себя самого. А в доме родном был для меня лишь один проблеск — мама! Ты ведь знаешь: очень люблю я ее! Так люблю, что хочу что-нибудь успеть сделать для нее хорошее! Увезу с собой!.. Да ты не гляди на меня такими грустными глазами!.. Там тоже есть где учиться, я уже, считай, заканчиваю вечерний техникум по своей специальности, горным мастером ставят.

Церен не пытался скрыть своего восхищения.

— Да ты знаешь, кто ты?.. Ты просто молодец! — И все же он был огорчен решением Сарана увезти мать. — Конечно, ты прав… Она очень сдала за последний год. Заглядывал я к ним, не часто, правда, но чтобы совсем упустить из виду, не позволял себе такого.

— Мама так благодарна тебе! — взволнованно сказал Саран. — Крепко поддержал ты ее в такое нелегкое время! Мужское спасибо тебе за это!.. Стыдно оглянуться на прошлое из-за той гнусной выходки Таки! Исказнили всю вашу семью они с отцом! — Саран медленно пошел с кургана. Церен, едва сдерживая слезы, следовал за ним. — Столько горя пережили все вы из-за нашей семьи, а ты превозмог обиду, поборол в себе чувство мести! Поднялся выше всего этого! Я бы, пожалуй, себя так пересилить не смог, — проговорил Саран. — Физической силенки поднабрал, но душевных сил, чувствую, для настоящего человека все еще недостает. Нередко задумываюсь: не от рождения ли благородство человеку дается? Так сказать, от деда-прадеда?