Зултурган — трава степная

— Наверное, у нас, калмыков, немного нашлось бы состоятельных людей, которые прониклись бы чужой бедой настолько, чтобы поделиться с другими куском хлеба, — сказала, радуясь за Нохашкиных, Сяяхля.

Бергяс в душе согласился с умной, рассудительной женой. Но тут же в нем взыграл дух противоречия.

— Не хочешь ли ты этим сказать, что Бергяс менее щедр, чем городские студенты? — он вскинул лохматую бровь. — Да я, может, дойную корову отрядил Нохашкам.

— Спасибо, Бергяс… Я слышала об этом. Но ведь вы — родственник сиротам, а русские им кто?

Така решил, что наступила пора и ему вмешаться в разговор. Начал он с сообщения:

— Табунщики сегодня говорили у колодца, что Церен те деньги стащил, когда русские спали… Ну, а после отъезда гостей объявил, что, мол, денежки подарены.

Обычно Бергяс не доверял слабоумному Таке и не придавал его рассуждениям особого значения. Но здесь не предположения Таки, а людская молва!

— Может, люди и правы! — воскликнул Бергяс. — Так запросто деньгами никто не бросается!

— Ой, Бергяс!.. Не торопись вывалять в грязи невинную душу! — предупредила Сяяхля. — Не впасть бы в грех!

После этих слов Бергяс, будто по велению наглых глаз Таки, отодвинул в сторону чашку с шулюном, принялся ощупывать ковер. Ничего там не обнаружив, торопливо встал, снял с барана два верхних сундука, потом ящик и сбросил ковер наземь.

— Хотел бы я знать, между прочим, куда подевался мой кошелек! А в нем подаренные Миколой дорогие часы?

Така встал со своего места, будто потрясенный. Лишь Сяяхля не растерялась, но побледнела, как от неожиданной пощечины: ведь хозяйка в доме она и всякая пропажа касается прежде всего ее.

— О чем вы говорите, мой хозяин? Неужели в нашей кибитке побывали воры в ваше отсутствие? Если так, то виновата я, хранительница очага!

— Тогда говори сейчас же, где кошелек?

— Будем все искать! — Сяяхля обвела взглядом сыновей. — Кошелек не мог взять чужой. Случается и так, что владелец сам обронит кошелек.

— Выходит, что виноват я? — вскричал Бергяс. — Я настолько дурной и пьяный, что выронил кошелек и теперь спрашиваю с вас? Ха, вы еще рассказываете мне байки о щедрых русских, подаривших калмычонку целое состояние… Да Церен — несчастный воришка! Он все время ошивался здесь. Вот тебе и толмач! Слишком большую плату он захотел за свое баранье блеянье в моей кибитке.

Бергяс кинулся к стене, снял тяжелую плеть-малю.

— Опомнитесь! — вскричала Сяяхля. — Побойтесь бога! Он остался единственным кормильцем в семье. Как у вас поворачивается язык нести на сироту напраслину? Неужели у вас нет сердца? — Сяяхля едва сдерживала слезы.

Така ликовал. Игра, кажется, удалась! Сердобольный Саран, понявший, какая беда грозила Церену, ползал на коленках между коврами, у сундуков, сзади барана — искал кошелек.

— Така, иди позови Лиджи! — как бы успокоившись, сказал Бергяс. Когда хромоногий удалился, староста нервно заходил по кибитке взад-вперед, выдавая крайнее волнение. Впервые у него дома пропадали какие-либо ценности.

— Сколько же там было денег, Бергяс? — спросила на всякий случай Сяяхля. Она чувствовала: Бергяс уже принял решение.

— Не имеет значения! — рявкнул староста. — Сколько бы там ни было… Как он смел, этот паршивый мальчишка, протянуть руки к чужому добру?

— Может, не стоит из-за небольшой суммы поднимать шум? — предупредила Сяяхля, хотя знала, что ей уже не удержать мужа в его злом намерении.

— Дело не в сумме!.. Никто не смеет трогать мои вещи в моей кибитке! Ты поняла это? Ну, вот, а кое-кто до сих пор не понимает.

Вошел тучный с лоснящимся лицом Лиджи, стал посредине кибитки, вопросительно глядя на брата.

— Приведи ко мне этого чертенка! — распорядился Бергяс. Поняв по пустым глазам Лиджи, что тот не знает, о ком речь, разъяснил: — Нохашкина сына доставь ко мне, сейчас же!..

Церена втолкнули в кибитку, будто арестованного. Каменнолицыми стражами встали за его спиной Лиджи и Така.

— Ну-ка, подойди сюда поближе, толмач! — приказал Бергяс. — А теперь посмотри мне прямо в глаза, и — не моргать.

Церен хотя и боялся старосты, но смотрел на него открыто, в упор.

— Какой наглец! И глаз не отведет! — ярился Бергяс. — Такому все нипочем… Говори, где деньги? Все говори, как на исповеди!

— Деньги у ааки, — ответил Церен, весь колотясь от страха.

— Где тринадцать рублей, мы знаем! А остальные где? Куда часы подевал, рассказывай!

Бергяс, не дождавшись ответа, ударил мальчика по щеке. Церен закачался, но не упал.

Сердце Церена одеревенело, он не понимал, почему с ним так зло говорят, за что бьют? Какие деньги — «остальные»? Про какие часы говорит староста?

— Признавайся, где кошелек? — Бергяс крепко держал его за воротник рубашки.

— Не знаю, о каком кошельке вы говорите? — пролепетал Церен.

— А, не знаешь! — Бергяс со всего маха ударил паренька по лицу.

Церен рухнул как подкошенный. Тут Сяяхля выбежала из-за полога, стала между мужем и Цереном, принялась тормошить мальчика. Видя, что муж не отступится, она решительно заслонила собой мальчишку.