Но парень не сдавался, даже находясь в безвыходном положении.
— Бросай аркан! Изуродует! — кричал, опомнившись, Нарма, пытаясь схватиться за аркан. Наконец им двоим удалось укротить лошадь. Табунщики в степи, что моряки в море. У тех и других превыше всего закон выручки. Хотя Нарма в душе злился на этого бестолкового парнишку, все же сел на своего коня, поймал оседланного коня табунщика и привел к хозяину.
— Парень, как ни храбрись, ты далеко не уведешь на аркане такую норовистую лошадку… Не по твоим силенкам.
— Никуда она не уйдет от меня! — ответил табунщик тонким, почти детским голосом.
— Ты просто молодец! Но в одиночку за такое дело браться опасно, — говорил Нарма уже более спокойно.
И к похвале и к наставлениям старшего парень относился без интереса. И к самому Нарме тоже.
— Ну, ладно! Ты чей? Как зовут тебя? — спросил Нарма, видя, что тот вот-вот ускачет.
— Меня зовут — зовучка! — насмешливо отозвался табунщик, отъехав чуть поодаль, он повернулся и показал Нарме язык.
«Вот это да! — осенило вдруг Нарму. — Неужели девка? Парень бы объяснился на своем, мужском языке. Но если и впрямь девушка, то как она, чертовка, красиво правит конем! С первого захода обротать дикую лошадь! Одной укротить разъяренную животину!..» Нет, Нарма еще подобных чудес не видывал в степи.
В это время сзади к Нарме приблизился пожилой всадник, человек с хмурым, обветренным лицом.
— Кто этот табунщик? — кивнул Нарма вслед ускакавшему со своей добычей юному верховому.
— А-а, ты про Сяяхлю, — недовольно буркнул мужчина, словно его беспокоили по пустякам. — Да так… Дочка тут одного нашего.
— Дочка? Девушка?! — воскликнул радостно Нарма.
Хмурый табунщик лукаво повел бровью.
— Берегись, парень!.. Сяяхля и тебя заарканит.
Сказано это было с подначкой, но, как ни странно, Нарма совсем не обиделся. Он едва нашелся, чтобы отвести насмешку, так растерявшись от этого открытия.
— Жаль, что девушка! Зайсану такой ловкий табунщик пригодился бы в хозяйстве.
— А кто сказал, что ловкая в работе девушка хуже, чем парень? Ты на нее взглянул бы, когда она в девичьем наряде!.. Княгиня! Нойонские дочки ей в подметки не годятся. Наши парни с ума сходят от одного взгляда Сяяхли! Но она ни с кем ни-ни. Ни слова!.. Тебе, я вижу, удалось о чем-то потолковать с ней? Или нет?
— Помочь хотел — отказалась! — растерянно говорил Нарма, вслушиваясь в затихающий топот копыт. — Да еще язык показала на прощанье.
— Выходит, ты, парень, счастливец! — заметил вполне серьезно табунщик. — С другими она просто рта не раскроет — гордячка!
Нарма вместе с ним выбрал двух молодых жеребцов и повел домой.
Хембя осмотрел коней. Приглянулся ему только один, пегий. Зайсан подробно объяснил Нарме, почему второй не годится. Его было велено тут же возвратить в табун.
Можно было поручить это несложное дело любому из батраков, но Нарма решил ехать в Беергин сам.
Выбракованный жеребчик уже пощипывал свежую траву на воле, а Нарма все еще терся между табунщиками, заговаривая о том, о сем. Очень ему хотелось бы расспросить о смелой всаднице, но как?
— У тебя, наверное, много свободного времени, парень! — заговорил с Нармой старший из мужчин. — Совсем не торопишься домой.
Он знал, чем озадачен Нарма, и решил помочь советом.
— Да нет, дядя Адьян… Дел на всех у зайсана хватит… Скоро поеду.
— Эх, парень, кто хоть раз увидит Сяяхлю, надолго лишится покоя. Только все эти мучения влюбленных ей без надобности. Добиться от нее хоть слова, равносильно достать с неба звезду.
— Ой, дядя! Разыгрываете вы меня! Что же за девушка такая? Скажите хоть: чья она? Где живет?
Табунщик между тем и не думал шутить.
— На многое не рассчитывай, Нарма! Твой отец пристроил меня на работу к зайсану, поэтому я желаю тебе только добра. Дело не хитрое — показать дорогу к дому Сяяхли. Другие эту дорогу знают с детства, но у ворот их ждет поворот. Конечно, быть и ей за кем-то замужем. Скорее всего за тем, кого выберет для нее отец. Но коль решился ты — действуй, не отступай, чтобы после не жалеть, когда судьба сведет с другой.
Нарма молча слушал совет отцова дружка.
— Если пойдешь в хотон Орсуд[41]
один, вряд ли встретишься с Сяяхлей. Есть здесь у меня один молодой табунщик, давно просится навестить свою больную гагу[42]. А гага его живет в том же хотоне. Не отпускал я его, потому как одному не управиться. Ради тебя отпущу, езжай с ним. Имя его — Пюрвя…На другой день Нарма и Пюрвя отправились в путь, всяк по своим делам, как думалось Нарме. Подъехали к хотону с южной стороны.
На ровном, высушенном солнцем и ветром пятачке разместилось десятка три кибиток. В свое время богатый род Орсудов претерпел мор, мало кто выжил. Осталось тридцать семей — бедняки из бедняков. Издали кибитки ничем не отличались от цвета пожухлой травы за околицей.