Зултурган — трава степная

Тот день в маленьком хотоне Орсуд ничем не отличался от вчерашнего и позавчерашнего. Старшие были заняты неотложными хлопотами, порой не до детского рева в колыбели: поорет — устанет! Через три кибитки от этого, слишком уж беспокойного жилья, — кибитка Сяяхли. Вот девушка вышла из дому, постояла немного в раздумье и пошла к той женщине, у которой руки никогда не скучали без дела. В кибитке, наполненной горластой малышней, живут и какие-то дальние родственники, некуда им, неприкаянным, деться. Не кибитка, а тыква, начиненная семечками. Однако Сяяхлю тянет сюда, в это шумное семейство, к этой до бровей заляпанной кизячными брызгами хозяйке по имени Жиргал. Чем же убогое жилье влечет к себе девушку? Сяяхля не могла бы объяснить и сама себе. Но это так! Раньше она если ходила сюда, от случая к случаю. В последнее время стала наведываться, бывает, и несколько раз в день.

Чуть покончит с уборкой, приготовит еду для отца — и кидается ко второй от края хотона кибитке. Здесь она словно обретала покой. Она будто слышала здесь голос Нармы, доводившегося хозяйке дальним племянником.

Для всего хотона Сяяхля была отрадой. Если бы какая-либо другая девушка зачастила в дом родственников любимого человека, про нее пошли бы всякие сплетни. О Сяяхле не спешили обронить худое слово: одна скажет, двое рот заткнут! Потому что умом Сяяхля превзошла любую семейную женщину. А то, что она девушка и душой мается — только злой человек не поймет этого.

Хозяин той кибитки, где Сяяхля стала частым гостем, почти не живет дома — батрачит у кулака в соседнем хотоне. Замученная детьми супруга его, сорокалетняя, но уже почти вся седая, родом из аймака Налтанхин. В семье этой четверо детей, самому старшему — девять, младшему — четыре года. Пока мать возилась с кизяками, сорванцы придумали игру в прятки. Один из них сунул голову за кадку с водой, но, обнаруженный, хотел перебежать под кровать. Рванулся было в сторону от преследователя и столкнул кадку с лавки. А пресной воды — только в ней, с ведро осталось до завтрашнего дня! Кадка зацепила ведро! Пролилось молоко — бог с ним. Но вода! Пресную воду в хотон возят из колодца, а путь к нему измеряется двумя десятками верст! Да и бочка с деревянным кляпом на весь хотон одна! Сегодня этот долгожданный возок с водой уже не приедет. На чем еду готовить? Того и гляди, хозяин к обеду заявится! Горестно сокрушаясь из-за такой невосполнимой потери, мать схватила толстую лозину, лежавшую у порога, и принялась всыпать правому и виноватому. Мальчишки — врассыпную! Кто-то хотел поднырнуть под мать, чтобы выскочить во двор, но не вышло: удар пришелся по голове шестилетнего мальчика! Показалась кровь! Опять беда матери! Обхватила голову сынка, целует, полотенце прикладывает — не унять крови. Испугавшись, мать сползла на пол, рухнула без сознания.

— Сяяхля! Скорее! — бежали по улице мальчишки. Сяяхля прибавила шагу. Из чистой тряпки смастерила повязку, замотала голову потуже, шутливо хлопнула шалуна сзади, проговорив: «До свадьбы заживет». Взялась отхаживать сомлевшую от страха за ребенка мать. Скоро и та, придерживая рукой сердце, охая и кляня судьбу, уже ходила по кибитке, гремела посудой.

Люди между тем сбежались на шум.

— Что у вас здесь стряслось? — кричали из дверей.

— Воду разлили дети! — отвечала им хозяйка.

— Ах, ах, бедняжка, как же вы теперь без воды с такой-то оравой?

— Да уж не знаю и как, — досадовала Жиргал, сама не рада излишнему любопытству посторонних.

Видели сбежавшиеся, конечно, и мальчонку с замотанной головой, но никто не пожалел сорванца. Все толковали о пропавшей воде, ей и цены нет в хотоне. Сяяхля побежала домой — подальше от посторонних глаз. Уже слушок по хотону пополз: не насовсем ли Сяяхля перебирается к Жиргал?..

Один старик заметил ворчливо: «За воду кровь ребенку пустила… Ну и матери пошли! Что за сердце у нее?»

Отец Сяяхли, Нядвид, услышав воркотню седобородого табунщика, не смолчал:

— Пусть учатся беречь воду! Сегодня разольют, завтра… Поить их и кормить нужно! Какое терпение у матери должно быть?

— И все же вода не дороже крови! — упорствовал сердобольный степняк.

— Да как сказать, — раздумывал вслух Нядвид. — Может, и не дороже, но кровью же заплатили за нее.

В их спор вмешались другие. Послышались голоса из реденькой толпы зевак.

— Без золота сто лет проживем, а без воды за три дня весь хотон вымрет.

— Отец! — тронула Сяяхля за плечо Нядвида. — Я немножко принесла им воды из дома… Можно? — она показала ведро наполовину с водой.

— Да уж можно, коль принесла, — проговорил отец, обласкав свою любимицу добрым взглядом. — Эка ты, однако… Пропадем мы с тобой, дочка, от доброты нашей! Кругом море зла.

2

С той поры, как налтанхинцы отняли у хотона Орсуд колодец, людских слез пролилось небось побольше, чем воды в колодце! Стар и мал в хотоне смотрели со злобой в сторону враждебного им хотона Налтанхин.

— От Беергина, кажется, верховой, — без всякой радости объявил один из собравшихся. — Хорошо, если бы от Хемби кого-нибудь принесло! Так руки чешутся подраться!